– Ну, вот мы и в школе, – с оттенком облегчения в голосе сказала Елизавета и с любопытством, впрочем, искусно укрытым под маской "улыбчивой бесстрастности", принялась рассматривать людей и предметы, попадавшиеся ей на глаза.
– Новенькие? – спросил, возникая прямо на их пути, высокий юноша, внешний вид которого демонстрировал преувеличенно педантичное отношение к деталям.
Елизавета решила, что молодой человек скорее красив, чем симпатичен, и слишком ухожен для того, чтобы выглядеть естественным.
– А вы, сударь, старожил? – вопросом на вопрос ответил Людо. – Меня зовут Ловис Кейн, мою сестру – Лиза. Как прикажете обращаться к вам?
– Значит, Лютц и Цисси[2]! – одними губами улыбнулся юноша. – Я Томас Тиц!
– Очень приятно, Дамаль! – протянул руку Людо. – Лиза, – обернулся он к Елизавете, едва пожав руку опешившего от такой наглости, Тома. – Позволь представить тебе Дамаля. Но ты, если хочешь, можешь называть его просто Дама[3].
– Э… – выдавил из себя Томас.
– Очень приятно! – лучезарно улыбнулась Елизавета, добивая поверженного противника.
Всякий, кто мог рискнуть покуситься на честь и достоинство ее господина и супруга, был достоин, как минимум, смерти. Что же касается насмешки, в ее глазах это и не кара вовсе, а одно баловство. Но… за подчеркнуто холодной, доведенной до совершенства оболочкой нового знакомца, скрывался, как ей вдруг показалось, не враг, а одинокий и крайне ранимый человек.
– Глупо вышло, – в серых глазах Томаса появилось живое выражение, и было оно отнюдь не радостным. – Я не хотел вас обидеть.
– Мы тоже, – кивнул Людо. – Если хочешь, зови меня Лютцем.
– Спасибо, Лютц, – неуверенно улыбнулся юноша. – Тогда, и вы зовите меня Дамаль, я не возражаю. Так звала меня бабушка…
– Но не смей называть меня Цисси! – потребовала Елизавета.
И Томас, с которым они познакомились таким странным образом, никогда больше не называл ее этим именем, но зато все остальные… К концу дня Елизавета поняла, что ее окружают очень разные люди – слишком много для первого "выхода в свет", слишком разных людей – но все они, по-своему хороши. И ни один из них, по-видимому, не заслуживает смерти за "оскорбление величия". Тем более что практически все они, отнеслись к ней, как это и бывает обычно с красивыми девочками, очень, и даже очень хорошо. Вот только все называли ее Цисси, и с этим ничего было не поделать. Единственным исключением – и в этом, как и во всем остальном – оказался Том. Но таким уж человеком был Томас фон дер Тиц, что все у него получалось не как у всех.
– Итак, география, – сказал невысокий лысоватый и несколько полноватый мужчина в сером костюме-тройке, белоснежной сорочке и фиолетовом галстуке-бабочке. Подобранные в тон галстуку, лакированные туфли маэстро Сторци светились, словно грозовые тучи в блеске молний.