– Вот с ним ты и выяснишь свои права, – голос Эрика стал каменно тверд, в глазах горел вызов. – Но он еще не император, и ты не его жена! А для нас, для всех нас, – он обвел движением могучей руки, лежащее за его спиной поле и всех живых и мертвых скулнскхорцев, находившихся там. – Для нас ты конунг, Лиса. Слава королеве! – заорал он вдруг, и десятки, сотни голосов подхватили его клич.
– Слава конунгу! Слава королеве! – кричали люди, чудом пережившие свою смерть, и Елизавете нечего было им возразить.
– Рота! – оглянулась она на Ирину. – Сними с меня, пожалуйста, шлем!
– Госпожа! Воевода! – судя по виду, подскакавшие к ним воины, нескучно провели ранние утренние часы. – Венгры разбиты и бежали. Княгиня Галицкая едет со своей свитой к вам.
– Ко мне? – Елизавета не была готова к такому повороту дел. – Как далеко она находится?
Ей следовало умыться, причесаться, снять с себя, наконец, броню, покрытую запекшейся кровью.
– Думаю, вы не успеете переодеться, моя королева! – склонился в поклоне разведчик.
"Королева! Да, что они все с ума посходили?! Безумие какое-то!"
– Тогда, поедем ей навстречу! – решила она и тронула с места свою черную, как ночь, кобылу.
Впрочем, проехать напрямки не удалось, везде громоздились горы мертвых тел. Пришлось взять немного к западу, потом еще немного, а когда они все-таки попробовали вернуться на прежний маршрут, княгиня Галицкая со свитой появилась на краю речной долины. Зрелище это было достойно того, чтобы запечатлеть его на полотне, но, увы, художника в обозе графини Скулнскорх не нашлось, разве что недурно рисовавший граф Гильдернстерн отобразит это диво свинцовым или серебряным карандашом на зеленоватой эссенской бумаге.
"Где-нибудь, когда-нибудь…"
Первыми появились всадники на каурых[70] диковатого вида лошадях. Одеты они были непривычно, незнакомой оказалась и броня, и мечи их имели характерную кривизну.
– Мерь? – тихо спросила Елизавета.
– Хазары, – коротко ответил Эрик.
"Хазары, ну надо же!" – народ этот в представлении Елизаветы мало чем отличался от мифических Гога и Магога. Жили они неизвестно где, на краю мира, за великими равнинами и еще более, великой рекой Итиль.
Хазары выехали вперед и разошлись веером, а вслед за ними появились верховые в знакомых Елизавете славянских кафтанах, кольчужных рубахах или пластинчатых бахтерцах, и в шишаках с наносником и кольчужной бармицей до плеч.
– Рязанцы, – объяснил Эрик. – Может, в наеме, а, может быть, уже и подданные. Клодда семь лет воюет, почитай, с малолетства…
А вскоре явилась и она сама. Клодда – если, разумеется, это была она, – ехала на огромном боевом коне, а сама была настолько маленькая, что располагалась в седле на особый лад. Так не ездили ни мужчины, ни женщины. Клодда Галицкая сидела в седле по-портновски, поджав скрещенные ноги под себя. Как она удерживала равновесие – отдельный вопрос, но выглядело это завораживающе. Юбки ее были разрезаны посередине и лежали цветными – алыми и желтыми – крыльями на крупе лошади, открывая ноги в восточных шароварах зеленого шелка и литовских красных сапожках. Сверху на девушке – а Клодда оказалась примерно одного с Елизаветой возраста, – был синий с золотым шитьем кафтан, а на голове, удерживая в относительном порядке заплетенные во множество длинных косиц огненно-рыжие волосы, – золотая княжеская диадема, сверкающая самоцветами и драгоценными камнями. По сторонам буланого, золотистого оттенка коня двигались четверо пеших телохранителей, огромных, как великаны ётуны, с бритыми головами, на которых оставалась лишь длинная тщательно заплетенная косица сзади. В руках этих воинов даже внушительных размеров бердыши выглядели детскими игрушками.