Утро двадцать четвертого декабря выдалось хмурым. Ночью шел снег, прекратившийся только перед "рассветом", который на самом деле так и не наступил. Небо обложили тяжелые и темные тучи, и улицы города в начале восьмого утра освещались лишь электрическими фонарями и светом фар проезжающих автомобилей. Обыватели – во всяком случае, в этой части города – еще спали. Большинство окон в высоких строгой архитектуры домах оставались темными, а лавки, рестораны и кофейни – закрыты. Упала и температура воздуха, так что изо ртов редких прохожих при дыхании вырывались облачка пара.
– Как бы нам не попасть в бурю! – озабоченно сказала Елизавета, все время поглядывавшая на мелькающие за окнами автомобиля улицы и площади. – Я помню зимнюю грозу, случившуюся, когда мне было десять лет. Ужас!
Она говорила в меру сдержанно, хотя, находясь на вакации, в неформальной обстановке, могла, разумеется, позволить себе большую свободу в выражении мыслей и чувств, чем в иной, кодифицированной ситуации. Однако в огромном вездеходе генерала они были не одни. По-видимому, дед Томаса пользовался определенными привилегиями: во всяком случае, для поездки в горы он воспользовался чем-то вроде передвижного командного пункта. Роскошно оборудованный и предназначенный, по всей видимости, для офицеров высшего командного звена – это, тем не менее, был типичный армейский автомобиль. Шесть колес – Дамаль сказал: "две пары ведущих " – просторный салон, где со всем мыслимым в машине комфортом разместились не только водитель и четверо друзей, но и генерал фон Байер вместе со своим адъютантом и секретарем. Были здесь еще и консоли с приемо-передающей радиоаппаратурой и какие-то весьма интересного дизайна оптические приборы, но к поездке в горы это отношения не имело.
– Как бы нам не попасть в бурю! – сказала Елизавета, озабоченная драматическими имениями, приключившимися с погодой всего за одну только ночь. – Я помню зимнюю грозу, случившуюся, когда мне было десять лет. Ужас!
– В самом деле? – переспросил генерал, вздергивая седую кустистую бровь, отчего чуть не уронил монокль. – Зимняя гроза, а?! Глупости!
Он был невысокого, отнюдь не генеральского роста, темнолиц и носат. Однако, несмотря на желтоватую старческую седину, выглядел по-юношески подтянутым, и, по первому впечатлению, был крепок и скор в движениях. Его серые, как и у Дамаля, глаза то светились интересом, то застывали холодной сталью.
– В одиннадцатом году, – сказал он после паузы, как раз тогда, когда глаза его в очередной раз превратились в жерла нащупывающих противника стволов. – В Иерусалиме… Я был тогда прикомандирован в качестве офицера связи к третьей Галилейской бригаде. Это была тяжелая бригада… девять батальонов, два артиллерийских полка… Впрочем, вам это, верно, неинтересно. Так, вот гроза. Базилевс Никанор сам тогда возглавил армию… Томас, вы изучали уже Сирийскую компанию одиннадцатого года?