– Дага, – с одобрением пыхнул трубкой генерал. – В правой руке, молодой человек, у вас шпага, не так ли?
– А в левой – кинжал, – еще шире улыбнулась ротмистр Тракаль. – Классическая "Эспада-и-дага". Вас учил настоящий эскримеро, ведь так?
– Фехтование есть искусство наносить удары, не получая их в ответ, – чуть поклонился Людо, процитировав Вольтера.
– Завтра, – сказал тогда генерал фон Байер и сделал недвусмысленный жест слуге, указывая на свой бокал. – Завтра пофехтуете. Томас тоже иногда бывает неплох… и Грета, когда у нее появляется настроение, ведь так доктор?
– Не так, – пожала покатыми плечами секретарь генерала. – Но что это меняет?
– В северном крыле у барона оборудован великолепный зал для фехтования, – пояснила Беата, возвращая серебряный нож на место. – Там и защитные костюмы имеются, и оружие на любой вкус…
– Буду рад составить вам компанию, госпожа ротмистр, – вернувшись за стол, Людо тоже отложил нож и улыбнулся Елизавете, поднимая за тонкую ножку бокал рубинового стекла.
Биться "на ножах" он начал учить Елизавету уже на следующий день после того, как подарил ей кинжал. Мастер же фехтования, принадлежавший к братству святого Луки, приходил к ней два раза в неделю: в понедельник и среду уже семь лет подряд…
Завтра, – ответил ее взгляд.
Непременно, – согласился он.
Елизавета пригубила мозельское, потом вздохнула коротко и сделала изрядный глоток. Вино было вкусным, и кружило голову, наводя на разнообразные "странные мысли". Но она знала, что это всего лишь иллюзия свободы, которой на самом деле она не могла себе позволить. Но если бы даже и могла, ее Людо был чем-то настолько особенным, что даже у нее, графини Скулнскорх, существа не вполне заурядного по сравнению с обычными людьми, порой возникали сомнения в человеческой природе ее собственного мужа. Людо был неизмеримо сложнее и не то, чтобы выше жизненных императивов, он просто находился от них в стороне.
И, тем не менее, не успели затихнуть шаги и голоса слуг, последними покинувших коридоры и лестницы хозяйской половины, как Елизавета, – поспешно накинув байковый халат и вдев босые ступни в высокие войлочные туфли, похожие на старушечьи боты – выскользнула из предоставленной ей гостевой спальни и тенью летучей мыши ринулась к комнате Людо. В такую ночь она непременно хотела заснуть в его объятиях. И еще. Мозельское игристое по-настоящему ударило девочке в голову, и Елизавета в тайне надеялась, что супруг уступит наконец "естественным проявлениям своей мужественности" – фраза, целиком позаимствованная из какого-то тетушкиного готического романа, – и сделает то, на что недвусмысленно намекал еще в первую их общую ночь. Впрочем, ни тогда, ни позже дело дальше поцелуев и объятий не пошло. Людо был восхитительно сдержан и никогда не терял головы, хотя несколько раз Елизавета ощутила "нечто особенное" в том, как целовал ее муж. Это не являлось, разумеется, подлинным – неоспоримым – знанием, но интуиция подсказывала, что губы и руки не лгут… А его губы…