Эту битву они проиграли, и следующую – против Ворона, отрезавшего их от Скифского моря, – тоже. Так что отступать пришлось к Днепру, и с первым снегом они пришли в Киев. Пришли, заполонив город, наполнив его суетой, болезнями и чувством безысходности, затворились и стали ждать. Но Хилдеберд неожиданно ушел обратно на запад, очистив изрядный кусок завоеванных уже земель. И Дейдье за собой увел, поручив тому сторожить горные проходы.
Что-то случилось? Но что могло случиться? Император чего-то испугался? Кто-то смог напугать "короля королей"? Но кто?
На эту тему ходило немало слухов, большинство которых, в конце концов, достигало ушей киевских затворников, но принцессе они казались вздорными и не заслуживающими внимания.
"Пустое…"
А мысль нет-нет, да касалась исчезнувшего в неведомых пространствах Людвига Кагена, и непонятно было, с чего вдруг? Он-то как мог быть связан с великой европейской войной? Но сердце не лжет, а ее сердце "волновалось".
"Вещует? – спрашивала она себя. – Пророчит?"
Но прошло немало времени, пока из далекой Задары дошла верная весть: "молодой князь вернулся".
"Князь?"
Выяснилось, да – князь. И стал им, оказывается, много раньше, чем покинул Керич.
"И что теперь?"
Что-то "виделось" в грядущем, входя в ее ночные сны, легко касаясь разума – так легко, что едва ли заметишь. Но Джевана замечала. Приносила из снов обрывками осенней паутины, ловила в своих мыслях, словно лосося в искрящейся солнцем быстрой воде, угадывала в сердце, как след птицы в небесах. Неясное, неопределенное, но уже существующее.
"Я ошиблась…"
Ошиблась, разумеется, потому что это было верное пророчество. Настоящее. Только она в него не до конца верила. Потому и допустила…
А потом наступила весна, и Джевана наконец покинула теснину городских стен. Оставила грязь и дурные запахи, вышла в поля и холмы, вдохнула полной грудью, и ощутила вдруг отзвуки События.
"Что?"
По всем признакам это было "настоящее начало". Что-то, устремленное в будущее, вплетенное в орнамент грядущего, но начинающее выстраиваться, вырастать, воплощаться в слова, действия и события только сейчас. Или только что начавшее.
"Он?"
Но уже летом дошел слух. Убит. Ввязался в войну с Венецией, разгромил в четырех или пяти сражениях армии кондотьеров – говорили про огромные армии, про полное неравенство сил – взял приступом город и был застрелен из арбалета в спину.
А лето пришло снова жаркое, словно бы черти забыли закрыть двери в огненную преисподнюю. Жаром пышет как из кузнечного горна или хлебной печи. Душно, потно… Тоскливо. И император неожиданно слег в лихорадке, отдав "за так" целую кампанию. Засел в Магдебурге, лежал, долго и трудно перемогая северную немочь. Не воевал, то есть, не ходил великими походами, а так чтобы вовсе не лить кровь, когда это было, да и случалось ли вообще? Границы вспыхивали тут и там короткими набегами. На императора нападали, имея в виду урвать в суматохе "малый кус" от большого пирога. Императорские люди ходили учить соседей, – пока еще соседей, а не рабов или данников – как жить в новом мире. Сталью, кровью и огнем вколачивали разумение, но армия – великая армия империи – вдруг распалась, исчезла за ненадобностью и до времени, растворилась в городах и деревнях. Впрочем, Лоон и Собрание были этому рады, но совсем не потому, что появилась надежда разгромить ненавистного Хальдеберда. Не было у Союза сил продолжать войну. Сейчас не было, а через год – кто знает?