Я ел, пил, кивал, хмыкал — словоохотливая подавальщица и не замечала, что говорит только она. Да ей и не нужно было, чтобы я говорил — интереснее самой поделиться новостями. Мои новости по большому счету ей ни к чему. Оно и понятно — Академия, аристократия, интриги и власть так же далеки от нее, как небесные светила. Вот больная шлюха — это да. А какие-то там интриги кланов — зачем они ей?
Кстати, девчонок я заметил. Точно, очень даже миленькие и свежие. Видно, что не потасканные. Не очень высокие, стройные, в чистых сарафанах, облегающих высокую грудь. Вначале даже не поверил глазам — раздвоилась девица, что ли? Хотел спросить, но подавальщица опередила.
Поев, попросил:
— Слушай…у вас тут есть свободная комната?
— Хочешь меня? — довольно улыбнулась подавальщица — Я тебе даром дам! Истаскаю — вспоминать будешь! Лучше твоих девок из благородных! У меня опыт ого-го какой! Знаю, что мужику надо! Даже принцу!
Я не сомневался в ее опыте, который «ого-го», но комната мне нужна была совсем для другого, о чем я и сообщил любвеобильной девице. Она слегка расстроилась, но услышав — зачем мне нужна комната, радостно закивала, и через пять минут я уже сидел на кровати, застеленной тонким матрасом и застиранной простыней. Комната использовалась для доения мужчин, лишавшихся в ней застарелого спермотоксикоза и содержимого кошелька, так что кроме кровати и небольшого столика больше в ней ничего не требовалось.
Кейра была закутана в платок по самые глаза, даже рукава спускались до кончиков пальцев. А когда я потребовал, чтобы она разделась догола, через пару минут увидел картину, которая некогда наблюдалась у Аны — только в гораздо большей степени. Если у Аны часть лица была покрыта красным наростом, здесь — практически все лицо и все тело, за исключением пяток, ладоней, и…интимных частей.
Да, проклятье сидело в девушке, как у в теле Аны. Только более крупное, можно сказать жирное проклятье, со щупальцами, протягивающимися в мозг. Девушка что-то лепетала о том, что она отдаст все, что у нее есть, станет моей рабыней, что она вечно будет…бла-бла-бла… Я ее не слушал — погрузил в сон, и…понеслось.
Борьба с опухолью заняла у меня целый час времени. И это притом, что я с некоторых пор стал гораздо сильнее, чем был тогда, когда работал над Аной. Опухоль ускользала, пряталась, оставляла в теле что-то вроде зародышей, из которых сможет потом развиться заново, и как и в прошлый раз мне показалось, что она была разумной. Опухоль боролась за жизнь неистово, хитро, вцепляясь в свою жертву мертвой хваткой.