К удивлению Сбитнева, направились они вовсе даже не к подъезду. Милиционер обошел дом и завел его в подвал. Такого подвала Иван Андреевич давненько не видел. Это был не подвал даже, а какое-то подземелье в духе, может быть, Ивана Грозного или какого-то другого самодержца-эксплуататора. Падавший через открытую дверь слабый вечерний свет почти ничего не освещал, кроме неясных очертаний каких-то ящиков, и идти вглубь подвала совершенно не хотелось.
– Темно, как у черта в сумке, – пожаловался Сбитнев. – И света, конечно, тоже нет?
– Свет, товарищ, имеется, – отвечал милиционер и зажег фонарик.
Он повел им из стороны в сторону, и Сбитнев вздрогнул. Фонарь выхватил из тьмы лежащее лицом вниз тело, из спины которого торчал нож.
«Нервы, нервы», – подумал Иван Андреевич и, превозмогая неприятный холодок в груди, подошел к трупу и присел над ним. За долгую свою розыскную жизнь Сбитнев немало повидал трупов, и, как он полагал, привык к лицезрению смерти. Но этот покойник почему-то казался ему особенно отвратительным, хотя он и лица-то его толком не разглядел. Было во всей фигуре мертвеца, в том, как он лежал, и даже в торчащем из спины ноже что-то невероятно мерзкое и отталкивающее.
Впрочем, субъективные ощущения не имели тут силы, надо было заниматься делом. И Сбитнев занялся.
Ну-с, так… На бытовую драку непохоже, скорее всего, напали с целью ограбления.
«Судьба – индейка, жизнь – копейка», – привычно думал Иван Андреевич. Судя по обтрепанному пиджачку, убитый едва ли был богат. Ну, разве что брильянты где-нибудь прятал – и Сбитнев вспомнил неясные разговоры о драгоценностях, которые вели Загорский и Херувим. Но здесь, похоже, драгоценностями и не пахло. Сбитнев осторожно обследовал боковые карманы пиджака – ничего: ни денег, ни документов. Скорее всего, убийца забрал и то, и другое.
Надо было глянуть еще во внутреннем кармане, и Сбитнев осторожно перевернул тело на правый бок. Так вышло, что спиной своей он перегородил дорогу фонарю, и лицо убитого скрывалось в тени. Тем не менее лицо это – темное, скрытое – показалось Сбитневу совершенно мертвым.
Вы скажете, конечно, что это чушь собачья, потому что откуда же у покойника взяться живому лицу? Это Сбитнев хорошо понимал; как уже говорилось, такого добра он на своем веку повидал немало. Но именно это лицо, пребывавшее в тени, почему-то виделось ему каким-то особенно мертвым, даже, если можно так выразиться, мертвым в квадрате.
Опять донеслось ледяное дыхание ветра – только в этот раз шло оно не от двери, а прямо из подземелья. Сбитнев поежился неизвестно почему – то ли от холода, то ли от нахлынувшего вдруг ужаса.