– Каждый день, который она была со мной, был счастливым днем моей жизни! – говорил он.
О господи, ну что на это можно сказать!
Так Юлиус остался один и больше никогда не женился.
* * *
Он снова сблизился с нами. Когда оргсекретарь Союза писателей, всесильный Юрий Верченко, нашел Ю. Эдлиса достаточно маститым и выделил ему половину литфондовской дачи в Переделкине, что было по нашим российским меркам высочайшим показателем литературного признания, он переехал, как я говорила выше, в Переделкино на «ПМЖ». Это не помешало нашему плотному с ним общению, которое продолжалось долгие годы. Однако нельзя сказать, что в наших отношения все шло ладно и гладко. Мы с ним часто спорили, расходились в оценках, в особенности по поводу незаслуженной, по мнению Эдлиса, славы, выпавшей на долю отдельным окружающим нас литераторам. С точки зрения «чистого искусства» с Эдлисом нельзя было не согласиться. Выяснялось, – как с досадой и негодованием объяснял нам Юлиу, – что одни, так называемые прозаики, на самом деле просто документалисты, не имеющие никакого отношения к художественному творчеству; другие и вовсе детективщики, про них и говорить нечего; третьи, именуемые талантливыми драматургами, на поверку являются не кем иным, как сочинителями либретто по чужим произведениям для музыкальных постановок в популярных театрах! И все они пользуются шумным успехом и процветают! – кипел Юлиус праведным гневом, и на головы его недавних друзей обрушивались потоки страстных упреков и обличений. Справедливости ради замечу, что были среди них неприкасаемые, такие как Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Василий Аксенов. Нежную привязанность к ним Эдлис пронес через всю свою жизнь, боготворя их и временами страдая от небрежного обращения большого таланта со своим собратом по перу, которым они порой – возможно, совершенно бессознательно – злоупотребляли. Откровенные признания Эдлиса на страницах повести «Четверо в дубленках и другие фигуранты» неожиданно открывают нам совсем другую сторону его характера – сентиментального, с обнаженной кожей, болезненно реагирующего на малейший укол, задевающий его самолюбие. Это был, как говорится, бэкграунд сложной натуры нашего друга Эдлиса.
Нам с моим мужем тоже приходилось сносить его нападки:
– Хороша эта ваша академия, которая выбирает в свои члены Хасбулатова! – бросал он в запальчивости мужу.
Думаю, моему мужу, как академику РАН, не очень-то приятно было это слышать. А главное, на это нечего было возразить.
В мой огород летели не мелкие камешки, а целые булыжники: