И все из-за чего? Из-за лишнего глотка вина. Не обидно ли? Очень обидно. Какие сделаем выводы? Никаких. Пить надо меньше? Не уверен… Пить надо правильно.
Дня через три я утихомирился, проспался, вывел из организма солидную часть токсинов, сознание несколько подобрело ко мне и позволило расслабиться и не переживать по поводу случая в парке. Никаких пошлых намеков на белую горячку. Боже упаси. Проще было осознать, что Она и Морской офицер никуда не делись, стоит захотеть, и мы встретимся вновь…
Я не дослушал эту странную историю, конец которой капитан Беллфиосса, кажется, высасывал из пальца, как кончившийся коктейль через изжёванную соломинку. У меня начала кружится голова и я закрыл глаза.
А открыв глаза, обнаружил, что наступило утро. Я лежал на полу, укрытый чьей-то заботливой рукой теплым пледом. Я встал и чуть не ослеп. За свободным от штор окном лежал настоящий первый снег. Раздвинутые шторы превращали окно в неширокий экран провинциального кинозала, где я был единственным зрителем. Капитана Беллфиосса в комнате не было. Однако то, что он приходил, не вызывало сомнения – на журнальном столике початая бутылка вина и два бокала.
Разогревая вино, я не мог отвести глаз от окна. Первый снег как будто сыпался через него в дом. Он был теплый, не таял и пухом заваливал меня по самую макушку. Укутанный этой белой шерстью я сидел и пил подогретое вино.
Трель дверного звонка выдернула из приятного созерцания. Зевая и гадая, кому бог ума дал припереться с утра пораньше, я открыл. На пороге стояла Фьюсхен, в руках она держала сверток. Не здороваясь, не удостоив даже взглядом, Фьюсхен прошла в дом. Я закрыл дверь, размышляя, что означает ее визит, откуда она узнала адрес. Расстались мы, мягко говоря, не ласково и навсегда.
На середине комнаты стояла Фьюсхен, сжимая двумя руками пистолет вековой давности, и целилась мне прямо в голову.
– Ну что, Меробибус! – сказала она. – Я пришла тебя убить!
– Из этого утюга? – зевнул я. – Где ты его взяла, в музее, что ли?
Фьюсхен отвела дуло в сторону и нажала спусковой курок. Грянул оглушительный выстрел, сбивая со стены репродукцию, где генуэзские корабли возвращались в родную гавань.
– Ты чё, дура, рехнулась?! – бросился я к Фьюсхен.
– Не бойся, трус! – отбиваясь тупым предметом, кричала она. – Там был всего один патрон!
– Ни хрена себе, шуточки! – вырвав оружие, ругался я. – Ты же могла убить кого-нибудь!
– Тебя, Меробибус! – кричала Фьюсхен, цепляясь за пистолет.
– Да пошла ты, куда подальше, со своим Меробибусом, истеричка! Чего тебе надо?