Пелагея отложила пиалу, облизала испачканные в варенье губы. После долгой паузы ответила:
— Мне не нравится то, что он делал.
Стенин поперхнулся, откашлялся и взглянул на неё, вскинув бровь.
— Твой отец женщинам глотки перерезал и отсекал пальцы, а тебе это всего лишь не нравится?
— А ты ожидал, что я буду ругать его последними словами? Между прочим, он был хорошим отцом! Он меня любил, в отличие от мамаши, этой суки драной! Отец и бабушка — они единственные, кто обо мне заботились, и про них я ни одного плохого слова не скажу, — она задумчиво поглядела на лес за оградой и голос её стал меланхоличным: — Отец каждую субботу меня в цирк водил... а в цирке жирафы были... красивые такие жирафы... они на задних ногах ходили и большие обручи шеями крутили... каждую субботу..., и бабушка с нами в цирк ходила... Мы смотрели на жирафов, ели пирожные эклеры и запивали апельсиновой газировкой... а однажды красивая дрессировщица вывела меня на арену, посадила на жирафа, и я на нём долго каталась... И все в ладоши хлопали... Лучший день в моей жизни...
Стенин понял, что всё это она выдумала и, похоже, сама же в свою фантазию поверила. Пелагея всю жизнь прожила в Светинске и в этом городе, да и в городах поблизости нет никакого цирка. А значит, не могла она каждую субботу ходить на представления. К тому же, насколько Стенин знал, не существует цирковых жирафов и их вряд ли можно обучить крутить шеями обручи.
— Отец любил меня, — теперь Пелагея говорила чуть слышно. — Это из-за мамаши он стал женщин убивать... Все, все они были на неё похожи... Он мстил за то, что эта крыса слиняла с носатым гондоном по имени Рауль. Это она во всём виновата... Она бросила меня, отца, бабушку и теперь живёт в Париже... У носатого Рауля магазин восточных сладостей... И сын у них родился... Я фотку в соцсети видела: стоят сучары на пляже, лыбятся... Вот уж кого я точно ненавижу! — её лицо сморщилось, глаза блеснули, ладони сжались в кулаки. — Собственными руками придушила бы! И Рауля, и мамашу, и их паскудного шпенделя! Придушила бы гнид!
— Пелагея! — выкрикнул Стенин. — Пепа!
Глядя на лес за оградой, она заскрипела зубами и принялась ритмично стучать кулаком по столу.: бум-бум, бум... а потом запела, хотя песней это злобное шипение трудно было назвать:
— Хэй, приятель, разворачивай парус! Ио-хо-хо, веселись, как чёрт! Одних убило пулями, других сгубила старость! Йо-хо-хо, всё равно за борт!..
У Стенина внутри всё похолодело. Эту чёртову пиратскую песню из старого советского фильма напевал Отсекатель! Напевал перед смертью, потому что был конченым психопатом! А Пелагея... она словно в трансе находилась; глядела на деревья за забором, но Стенину казалось, что видит она сейчас что-то иное. Ему померещилось, что где-то далеко закаркали вороны. Хотя... нет, не померещилось! Он действительно слышал вороний грай и этот звук странным образом гармонировал с голосом Пепы, будто аккомпанировал.