Естьнадчемпоразмыслить. Идляначаланеплохобынайтиответнавопрос: почемуманьяквообщевернулся? Причинаобязательнодолжнабыть. НеужелиОтсекательтаксильножелалмести, чтодажеаднесмогегоудержать? Аможет, онвсегдабылрядом? Возможно, этотупырьхотьисдох, ноегосущностьнеотправиласьтуда, кудаотправляютсягнилыедушиподобныхмразей, аосталасьивсеэтигодыкопиласилы...
Стенинпоймалсебянамысли, чтоегоразмышленияпохожинабредсумасшедшего. Покаонсчитал, чтоуПелагеираздвоениеличности, всёбылокудапроще, атеперь...мир, словнобысногнаголовуперевернулся. Теперьон, старыйбольнойполковник, размышляетнадвещами, которыеневписываютсянивкакиерамки, иприэтомчёткосознаёт: еслиначнётотрицатьэтивещи, топроявитнесусветнуюслабостьиглупость. Этокакшагатьпоминномуполю, отрицаяопасность. Чтобыборотьсясдьяволомнужнодляначалаповерить, чтоонсуществует.
— Яповерил, — прошепталСтенин, глядяназапертуюдверь. — Поверил...ичтодальше?
Онвспомнил, какПелагеябороласьзакаждыйшаг, пробираясьпоснегукворотам, иподумал, чтовсё-такихорошо, чтоонанесправиласьинепозваланапомощь. Теперьонэтоотчётливопонимал. Да, емухотелосьвыбратьсяизэтойпередряги, но, чёртвозьми, девчонкаведьопаснанетолькодлянего. Пускайоналучшебудетздесь, чемгде-то. ЗапределамикоттеджаОтсекательобязательноначнёткровавуюбойню, иегоколлекцияпальцевбыстропополнится. Ажелание, чтобыПелагеяпозваланапомощь, этоничтоиное, какэгоизм.
Стуквдверь—тихий, вежливый. АпотомСтенинуслышалехидныйголос:
— Спряталсяотменя, полковник? Вотужнедумал, чтотытакойтрус, — писклявоехихиканье. —Поросёнокспряталсявсвойсоломенныйдомик...Тынелев, полковник, тыпоросёнок. Ая—волк. Зубастыйтакойволчара. Иясейчаскакдуну, итвойхеровдомикразвалится...
— Ответьмненаодинвопрос! —громкосказалСтенин.
ПосленедолгойпаузыОтсекательспросил:
— Чтозавопрос?
— Тебенравилисьтедрессированныежирафы, которыхтывиделвцирке? —Стениннадеялся, чтоПелагеявсёсейчасслышит, вкакиебытёмныеглубинынизагналеёэтотмонстр. —Ответьчестно, нравились? Нравилось, каконикрутятшеямиобручи?
— Тычто, полковник, совсемумомтронутся? Какиеещёжирафы?
— Цирковые.
— Ничегоболеетупоговжизнинеслышал, — судяпоголосу, Отсекательбылозадачен. —Странныетывопросызадаёшь, оченьстранные. Ненравитсямнеэто.
Послышалисьшагииневнятноебормотание. Стенинпонял, чтоПепарасхаживаетпокоридорутуда-сюда. Скорозвукшаговпрекратился.
— Почемутыспросилменяобэтихжирафах, полковник? Отвечай!
Стенинусмехнулся.
— Самжесказал, чтояумомтронутся. Вотинесувсякуючушь.
— Нет, что-тоздесьнетак...нетак...- голосПепысталудаляться. Наступилатишина.
Стенинпродолжалнапряжённоглядетьнадверь, ожидая, чтоодержимаявернётся, нопрошламинута-другаяионрасслабился, ощущаятакуюусталость, словновкалывалсуткинапролётбезснаиотдыха. Однакоемубыложутковатозасыпать, онбоялся, чтовоснеопятьувидитжену, которая, вокружениичёрныхптиц, превращаетсявдряхлуюстаруху. Емухотелосьполногопокоя, хотябыненадолго. Такогопокоя, чтобыничегонеслышать, невидетьиниочёмнедумать. Покоя, похожегонасмерть. Хотя, он-тотеперьзнал: смерть—этонеконец. Там, загранью, что-тоесть—Отсекательведьоткуда-товернулся. Откуда? Стенинподумал, чтонедологтотчас, когдаонличнополучитответнаэтотвопрос. Инаврядлиегождутрайскиекущи, авотад—этовполневероятно. Заслужилзавсесвоипрегрешения. Истроитьиллюзии, чтосуществуетещёкакая-тоальтернатива, емусейчаснехотелось. Адтакад. Онбылготовкрасплате.