СэтоймысльюСтенинпровалилсявглубокийсон, словнокто-тотам, наверху, сжалилсянаднимиподарил, наконец, покой, окоторомонмечтал. Инебылодлянегобольшениболи, нитревог...
Нобольитревогисподлойготовностьювернулись, когдаонпроснулсявполовинепервогоночи. Едва разомкнул веки, как трагическая действительность навалилась на него всей своей тяжестью. Обожжённая щека ныла, в ране на руке горячо пульсировала кровь, из всех пор сочился пот.
Стенин сел на кровати, его знобило, голова была словно свинцовая, очень хотелось пить. Собравшись с силами, он поднялся, в полной темноте заковылял в ванную комнату, отметив, что ноги не такие ватные, как раньше. По крайней мере, очередной шаг уже не казался ему мучительной борьбой — хоть какой-то плюс в череде сплошных минусов.
Включив свет и попив воды, он вернулся в комнату и услышал, как в окно что-то ударило. От неожиданности сердце заколотилось, по спине будто горячая волна пробежала, в затылке кольнуло.
Ещё удар!
Резко выдохнув, Стенин добрался до окна, раздвинул занавески и тут же отшатнулся, едва удержавшись на ногах — в стекло сквозь решётку врезался снежок.
Пепа стояла метрах в пяти от дома. Массивная фигура выглядела какой-то нереальной, словно бы чуждой окружающей её ночной темени. Глаза блестели, как у кошки, изо рта шёл пар. Стенин содрогнулся. Вроде бы он глядел на ту же самую девчонку, которую знал, но в чертах её лица проступало нечто постороннее, будто бы за полупрозрачной маской скрывался другой человек. Ощущая, как жуть пробирает до самых костей, Стениу вдруг почудилось, что там, снаружи, нет ничего кроме этого существа и зимней ночи; что всё живое исчезло и мир опустел.
Сложив губы в неестественно широкой улыбке, Пепа не спеша слепила снежок и с такой силой запустила им в окно, что стекло треснуло. Затем она подняла руку и погрозила Стенину пальцем.
Он задвинул занавеску и тут же ощутил, как нервное напряжение пошло на спад, словно занавески, точно магический барьер, отгородили ненормальное от нормального. Но ненормальное всё же пробилось в виде хрипловатого заунывного голоса:
— Эй, приятель, разворачивай парус... Йо-хо-хо... веселись, как чёрт...
Эта песня сейчас казалась Стенину траурной. Он вернулся к кровати, сел, зажал уши ладонями, но голос Пепы, будто презирая все преграды, продолжал доноситься:
— Эй, приятель, разворачивай парус...
— Заткнись! — прошипел Стенин. В голове начали стучать молоточки, предвещая боль. — Заткнись, чёрт бы тебя побрал!
Она прекратила петь, но не заткнулась, а завыла по волчьи — протяжно, мощно. От этого воя в животе Стенина будто бы ком ледяной образовался. Ему казалось, что за окном стоит уже не Пепа, а чудовище из иного мира. Если Отсекатель собирался нагнать на него жути, то ему это удалось в полной мере. Стенин не понимал, почему страх так легко взял над ним верх, словно бы «броня сурового человека», которую он носил всю жизнь, в одночасье проржавела. Или это просто дикая усталость, нервное истощение...