От более молодого поколения писателей-эмигрантов трудно было ожидать, что они повторят опыт своих старших коллег и пойдут по их стопам. Их не только отличал иной опыт жизни в дореволюционной России, восприятия революции и гражданской войны — волей-неволей они глубоко погружались в атмосферу зарубежных стран. Они оказались более восприимчивыми к новым тенденциям, обозначившимся как в советской, так и в западной литературе. Насколько я могу судить, особый вклад авторов молодого поколения заключался не столько в стилевых новациях и экспериментах, сколько в выборе тем и способе их раскрытия. В области языка и стиля они оставались прямыми продолжателями традиций классической русской прозы XIX в. Вместе с тем они отошли от узкого понимания натурализма, все чаще делая акцент на психологии отдельной личности, ее реакции на чуждое и необычное окружение. Более важно, пожалуй, что они обнаружили большой интерес к таким проявлениям человеческой психики, которые не могут быть объяснены со строго материалистических, натуралистических и рационалистических позиций. Они испытывали влияние Пруста и Кафки и ощущали, быть может, даже более сильно, чем старшее поколение, воздействие духовных исканий авангардистов и модернистов 10 —20-х гг. Молодые прозаики, чей дебют состоялся в эмиграции, например Сирин (В. Набоков), Ю. Фельзен, Б. Поплавский и В. Яновский, в той или иной мере, более или менее последовательно придерживались этой ориентации. Принимали их по-разному. Многих узнали и оценили лишь после второй мировой войны, иногда они вообще с самого начала печатались на иностранном языке. Завершая разговор о прозе, следует сказать, что писатели-эмигранты старшего поколения продолжали писать в традиционной манере и, после того как в 30-е гг. социалистический реализм был официально объявлен методом советской литературы, их произведения все больше отличались от литературной продукции Советской России. В еще большей степени это может быть отнесено к писателям более молодого поколения. Это обстоятельство осложнило положение молодых литераторов: им трудно было найти свой путь, добиться признания в обеих Россиях. В то же время, однако, предпринятые ими новаторские шаги, признание ими современной зарубежной литературы и отдаление от советских коллег оказали влияние на постсталинское поколение диссидентов и писателей-авангардистов в Советском Союзе>9.
Ситуация в поэзии была сложнее, и описать ее не столь легко. Взаимоотношения эмигрантской поэзии и поэзии советской также представляются менее однозначными, чем это было в случае с прозой. Серебряный век, как уже упоминалось выше, оказался переломным этапом в развитии русской поэзии. Его новаторство расчистило дорогу для таких еще более смелых течений, как футуризм. Из старшего поколения признанных лидеров символизма в изгнании оказались Вяч. Иванов, 3. Гиппиус и К. Бальмонт. Несмотря на то, что они продолжали писать стихи, центр их интересов сместился в другую плоскость, или же просто вдохновение оставило их. Новые стихи, написанные В. Ивановым в 20 —30-е гг. в Италии, были опубликованы лишь в конце 30-х гг., а некоторые даже после второй мировой войны. В целом же он отдалился от Русского Зарубежья, эта изоляция была связана с его переходом в католицизм.