Наиболее известной поэтической школой накануне революции и в самые первые годы существования советского режима был акмеизм. Некоторые представители этого течения — Г. Иванов, В. Ходасевич, И. Одоевцева — в конце концов оказались в Русском Зарубежье. К их числу можно причислить и молодого Сирина. Их творческие достижения в изгнании носили более скромный, менее новаторский характер, чем то, что было создано на родине, но их присутствие в Русском Зарубежье имело большое значение, их имена появлялись на страницах большинства эмигрантских изданий — альманахов, журналов, газет. Они поддерживали связь с представителями модернистского авангарда в Советской России. Маяковский и Есенин представлялись чересчур политизированными, пропагандистскими и резкими, но О. Мандельштам, А. Ахматова, Н. Гумилев и Б. Пастернак писали стихи, которые высоко ценились в Русском Зарубежье, даже если они не всегда встречали полное понимание>10.
Наиболее значительной фигурой в поэзии Русского Зарубежья была Марина Цветаева, сохранившая тесные связи с модернистами на родине. Читающая публика в эмиграции и даже литературные критики никогда не принимали ее творчество безоговорочно, несмотря на то, что ее произведения, и поэтические, и прозаические, печатались очень много. Она создавала постоянный стимул к развитию русской поэзии, который укреплялся благодаря связям поэтов по обе стороны границы, а также таким эмигрантским критикам, как М. Слоним, К. Мочульский и Д. Мирский, которые воспринимали поэзию обеих Россий как составные части единого литературного процесса. У советских авангардистов были близкие друзья, даже последователи, в Русском Зарубежье. Если иметь в виду мир поэзии, то здесь нельзя говорить о двух литературах — это было развитие единой поэтической традиции.
Подобная ситуация не могла не оказать воздействия на то поколение поэтов-эмигрантов, которое было слишком молодо, чтобы заявить о себе до революции. Эти поэты дебютировали в конце 20-х — начале 30-х гг. Из-за географической разобщенности Русского Зарубежья в его поэтическом хоре можно было расслышать пражскую, берлинскую, главную — парижскую, а также, быть может, харбинскую ноты. Парижская группа, действительно, получила наиболее широкую известность, обладая большим доступом на страницы печатных изданий и, кроме того, отличаясь большей склонностью к поискам нового. Парижские поэты продолжали усилия своих предшественников в послереволюционный период как в России, так и за рубежом, ведя поиск новых путей для выражения своих переживаний. Важно отметить также, что в отличие от большинства своих соотечественников за границей они проявляли живой интерес к литературным и художественным новшествам Запада, прежде всего Франции (кубизм, дадаизам, сюрреализм). Их опыт — это пример доселе не изведанного духовного одиночества в чуждой, иностранной среде. Образцом формы и техники, а временами источником вдохновения для них служила поэзия Гумилева, Мандельштама, Пастернака и их товарищей-эмигрантов — Г. Иванова, М. Цветаевой и В. Ходасевича. Молодые парижские эмигранты создали практически новую русскую поэзию, хотя и были тесно связаны с формальной традицией национальной литературы. Именно это обстоятельство позволило критику (он был также и поэтом, правда, не входил в число самых талантливых) Г. Адамовичу благодарить судьбу за то, что она привела их в изгнание в Париж