Россия за рубежом (Раев) - страница 122
На первый взгляд может показаться странным, что многие писатели-эмигранты недостаточно свободно владели иностранным языком, чтобы без труда изъясняться на нем и читать местную литературу. Были, разумеется, яркие исключения, прежде всего двуязычные Сирин-Набоков (вторым языком для которого стал английский) и Вейдле, в совершенстве владевший французским. Но даже Набоков утверждает, хотя в данном случае это, быть может, поза, что, прожив десять лет в Берлине, он не выучил немецкого и не познакомился достаточно близко с немецкой литературой. Некоторые молодые эмигрантские авторы начали писать на другом языке. Дж. Кессель, А. Труайя, 3. Ольденбург и 3. Шаховская в конце концов стали писать только по-французски. Правда, однако, творчество писателей в изгнании не отразило в сколько-нибудь заметной мере того обстоятельства, что они находились в чужой стране и имели широкий доступ к другой богатой литературной традиции, приобщение к которой могло бы обогатить и разнообразить их собственные произведения. Русская литература в изгнании оставалась столь же изолированной от западных литератур, как это было в дореволюционной России, а может быть, даже в большей степени. Писатели-эмигранты чувствовали себя одинокими и потерянными в чужом окружении.
К другому вопросу — об «обратной связи» с СССР — мы уже обращались ранее. Как мы видели, в течение 20-х гг. особенно в поэзии между двумя Россиями существовали оживленные контакты. Воздействие, однако, как представляется, в огромном большинстве было односторонним — Советской России на зарубежную. Это было вполне естественно, поскольку Советская Россия переживала период подъема и новаторства, сопутствовавших созданию нового общества. Культурное воздействие большевистской России даже в большей степени коснулось зарубежных художников и писателей, которые с неподдельным интересом следили за этими усилиями, каково бы ни было их отношение к итогам и методам деятельности Советов. Действительно, советский «эксперимент» (даже теперешние советские руководители, кажется, уверены в том, что это был лишь эксперимент с весьма сомнительными результатами) вызывал любопытство и в значительной мере симпатию западной интеллигенции, что в свою очередь также способствовало углублению изоляции писателей Русского Зарубежья от их окружения и накладывало отпечаток на их взаимоотношения с зарубежными собратьями по перу.
В 30-е гг. контакты между эмигрантами и советскими гражданами были ограничены, а после 1934 г. прекратились окончательно. Советские граждане боялись поддерживать связи с внешним миром, в первую очередь — с эмигрантами. Интеллигенция и писатели в изгнании не проявляли интереса к скучным и стереотипным произведениям, выдержанным в соответствии с навязанными сверху строгими канонами социалистического реализма, которые появлялись на родине. В этой обстановке писатели-эмигранты были лишены возможности оказывать влияние на советских авторов. Во-первых, последние были практически не знакомы с их произведениями, во-вторых, у писателей старшего поколения они ничему не могли научиться. Что касается молодых писателей-новаторов в эмиграции, они не могли рассчитывать на то, что их произведения (даже если они будут доступны читателю) встретят заметный отклик у той части современников, чей опыт был столь отличен от их собственного, поскольку в них преобладали мотивы одиночества и отчаяния. В любом случае, официальная советская политика не признавала экспериментов и новаторства в области формы — в той единственной сфере, где советские авторы могли перенять что-то интересное для себя у своих коллег-эмигрантов. Картина радикальным образом изменилась в период оттепели после смерти Сталина и продолжала меняться позже, в последние годы — с головокружительной быстротой. Советская публика, сначала молодежь и диссиденты всех возрастов и взглядов, открыла для себя культуру Русского Зарубежья, в том числе и литературу. Произведения писателей-эмигрантов старшего поколения — Бунина, Цветаевой, Ремизова, В. Иванова и В. Ходасевича — вновь стали издаваться на родине (среди них и написанные в эмиграции). Пристальное внимание уделяется писателям, мыслителям, публицистам и критикам Русского Зарубежья. Влияние эмиграции очень долго не давало о себе знать, но от этого теперь оно стало лишь действеннее и мощнее.