Ведущей фигурой «Православного дела» во Франции была Елизавета Скобцова, которая приняла постриг под именем Марии, однако с разрешения митрополита Евлогия продолжала свою благотворительную деятельность среди мирян. Мать Мария ездила по промышленным и угледобывающим центрам Франции, где были русские рабочие-эмигранты. В отличие от Симоны Вейль, с которой ее часто сравнивают и которая пыталась жить жизнью рабочих по идеологическим причинам, мать Мария, руководствуясь чисто религиозными мотивами, стремилась, скорее, принести утешение отдельной душе, нежели пытаться изменить экономические условия их жизни. Она организовывала столовые, где могли питаться русские эмигранты, оставшиеся в Париже без работы, основывала приюты для бездомных. Важной характерной чертой ее деятельности была тесная связь с церковью, хотя, в отличии от Армии Спасения, она не настаивала на посещении богослужений или общении со священниками. Во время войны она открыла двери приютов для бездомных евреев, скрывавшихся от немецких и вишистских властей. Именно этим был вызван ее арест вместе с сыном и отцом Дмитрием Клепининым: мать Мария погибла в нацистском концлагере. Она наладила сотрудничество с представителями интеллектуальной элиты Русского Зарубежья — К. Мочульским, Г. Фетодовым, И. Фондаминским, входившими в дискуссионное общество «Круг». Таким образом, религиозные моменты тесно переплетались как с интеллектуальной жизнью, так и с благотворительной деятельностью. Это обусловило возвращение в лоно церкви части эмигрантской интеллигенции, тогда как контакты с рабочими-эмигрантами способствовали росту культурных запросов последних, в особенности представителей младшего поколения>11.
Наконец, следует упомянуть о том, что церковь и духовенство принимали участие в организации домов для престарелых, лечебниц и сиротских приютов. Как уже отмечалось выше, такие учреждения основывались и поддерживались военными и ветеранскими организациями. Тесная их связь с церковью может быть проиллюстрирована не только фактом присутствия священника, заботившегося о повседневных нуждах обитателей этих учреждений, но и тем
обстоятельством, что митрополиты и епископы оказывали им материальную поддержку и осуществляли надзор за их работой.
Несмотря на то, что число детей среди эмигрантов было в пропорциональном отношении невелико, их материальные и эмоциональные потребности всегда привлекали к себе особенно пристальное внимание диаспоры. Детей обучали русскому языку, основам веры в семье и в приходе. Ввиду той социальной изоляции, в которой находилось большинство эмигрантов, относительно легко было привить детям владение русским языком как основным или по крайней мере как языком, на котором говорили дома. Несколько сложнее было воспитать в них чувство принадлежности к нации, о которой ребенок знал лишь понаслышке. Больше всего боялись денационализации, потери преданности России, ее прошлому и, как надеялись, ее будущему. До революции, когда церковь не была отделена от государства, не существовало потребности в организациях, которые объединяли бы религиозные и патриотические ценности, как это было в протестантских и католических странах. Забота о воспитании детей в духе верности как религиозным, так и национальным ценностям, о наиболее полном развитии их интеллектуального, морального и физического потенциала через активную деятельность легла в основу движения бой-скаутов, основанного лордом Баден-Поуэллом в Англии, и «движения соколов» в Чехословакии. Ту же цель, правда с меньшим акцентом на национализм, преследовала и американская ИМКА, которая стремилась к более тесной и сознательной связи и с церковью, и с повседневной жизнью.