Что можно сказать о молодом поколении эмигрантов? Дети тех, кто сражался на полях мировой и гражданской войн, говорили по-русски и были знакомы с русской литературой и историей. Но лишь немногие стремились углубить свои знания о России. Большинство негативно относилось к трагическому прошлому своих родителей, из-за которого они находились на положении аутсайдеров в школе и вообще в стране, где обосновались. Стремление достичь приемлемого экономического и социального положения в чужой стране (поскольку возвращение на родину стало в сущности невозможным) не способствовало профессиональному подходу к изучению русской истории. Разумеется, некоторые дети эмигрантов проявляли интерес к истории и поступали в университеты, но в большинстве случаев там они занимались историей зарубежных стран, поскольку могли работать с архивным материалом и обучаться под руководством известных специалистов>11.
В результате профессиональные историки-эмигранты (за исключением считанных единиц в Праге) не имели последователей, учеников, которых они могли бы обучать, наставлять и направлять по своим стопам. Русский университет в Праге предоставил несколько аспирантских стипендий, однако их получили те, кто закончил свое профессиональное образование еще в России, например С. Пушкарев и Г. Флоровский. Только Н. Андреев, учившийся в Эстонии, получил степень в Праге. Марк Шефтель, который учился с А. Экком в Брюсселе, получил первую свою степень по правоведению на родине — в Польше.
На первый взгляд может показаться странным, что профессиональные историки-эмигранты не обратились сразу же к изучению событий революций 1917 г. и гражданской войны. Фактически мне известна лишь одна серьезная и крупная работа, посвященная революции, которая была написана эмигрантом до 1939 г. Речь идет о труде, принадлежащем перу неутомимого П. Милюкова и выдержанном в значительной степени в жанре мемуаров и краткого pro domo sua*, что несколько отличает его от обычного научного исследования>12. Я полагаю, что это объясняется вполне очевидной причиной: события воспринимались еще слишком болезненно и были слишком близки, чтобы описывать их бесстрастно. Столь же важен, разумеется, и тот факт, что не было доступа к официальным архивам, а документы Белой армии, вывезенные за границу, были разрозненными и находились в хаотическом состоянии. Нужны были годы, чтобы архивы в Праге и в Гуверовском институте превратились в действительно научные учреждения; еще больше лет потребовалось для работы с содержащимися в них источниками и их анализа. Вторая мировая война прервала работу в этом направлении