Главная сложность позитивистского подхода для историков-эмигрантов, если отрешиться от возникающих при этом проблем философского и эпистемологического характера, была связана с возможностью его применения к революции. Действительно, как бы ни оценивалась «отсталость» России по сравнению с западно- и центральноевропейскими (а также североамериканскими) стандартами, все разделяли убеждение, что ей предстоит стать таким же обществом. Революция, таким образом, была кульминацией продвижения России по пути модернизации и порождалась неспособностью старого режима справиться с решением возникавших трудностей. Эта эволюция, однако, могла восприниматься также как вполне естественный и органичный результат особого пути, избранного Россией на предыдущих этапах ее исторического развития (корни которого уходили вглубь, в бесконечность). Таким образом, напрашивается вывод, что революция была неизбежной, не противоречила порядку вещей, предопределенному особыми чертами русской истории, географии, общества, культуры и т. д. Было ли подобное заключение приемлемо для эмигрантов, так много перенесших из-за революции и до сих пор испытывавших из-за нее лишения вдали от родины?
Альтернативный подход предполагал рассмотрение революции как результата внезапного и непредсказуемого воздействия случая, катастрофы, подобной природным стихийным бедствиям, которую нельзя было ни предвидеть, ни предотвратить. Это было не слишком глубокое объяснение, однако, приняв его, можно было отказаться от исследования прошлого на предмет поиска глубинных причин случившегося. Многие, прежде всего среди малообразованных и предубежденных монархистов, склонны были согласиться с таким видением недавнего прошлого, что объясняет отсутствие у них интереса к исторической литературе вообще. Неприятные выводы о собственном прошлом, которые предлагались другими подходами к русской истории, были тем основным барьером, который сдерживал интерес эмигрантов к истории. Подобную реакцию можно было наблюдать и у немецкой либеральной профессуры, которая эмигрировала после 1933 г., потрясенная падением Веймарской республики. Она примирилась с прошлым только после окончания второй мировой войны. Запоздалая реакция на массовый геноцид является другим примером стремления забыть недавнее неприятное прошлое.
Методология и методика позитивизма доминировали в межвоенный период практически во всех исследовательских учреждениях эмиграции. Было ли другое направление? С одной стороны, казалось, что возникло новое течение, которое, как показал Николай Рязановский, также уходило корнями в культурную среду дореволюционной эпохи. Речь идет о так называемом евразийстве. Его принципы в приложении к истории могут быть сформулированы следующим образом. Рамками исторического изучения России является Евразия — не механическое соединение Европы и Азии, а особая общность, отмеченная своими характерными чертами. Она определяется прежде всего географическим положением, от которого зависят климат, ресурсы и способы экономической организации. Евразия — это географический пояс степей и лесов, огромная часть суши, лишенная горных массивов (кроме тех, что расположены на ее южных и юго-восточных границах). Ее континентальный климат повлиял на развитие сельского хозяйства