Мы неоднократно отмечали значение эпохи Серебряного века для творческой активности русской эмиграции. С ее точки зрения, это наследие было лишь одним из органических продолжений классической традиции, оставленной поэтами и прозаиками XIX в., которая включала также социально-политические и философские течения этого столетия. Эта традиция в свою очередь уходила корнями глубоко в допетровское, средневековое наследие русской культуры, интерес к которому был возрожден в эпоху Серебряного века и оказал особо важное влияние на некоторые направления в искусстве и на религиозный ренессанс, происходивший до 1914 г. Для внешнего мира, «приютившего» Русское Зарубежье, однако, русское классическое культурное наследие, за исключением, пожалуй, романов Достоевского и Толстого, представлялось мало интересным и привлекательным.
Однако Серебряный век со свойственными ему чертами модернизма, обозначившимися в музыке, балете, живописи и религиозной философии, а также апокалиптические настроения конца века, получили немедленный отклик. В той мере, в какой художники и мыслители Русского Зарубежья продолжали и обогащали ценности культуры Серебряного века, они находили в зарубежных обществах благодарную аудиторию. Произведения писателей-реалистов, таких, как Бунин, даже если не принимать во внимание языковой барьер, несмотря на присвоение ему Нобелевской премии, читались и переводились мало. Вместе с тем этот же языковый барьер не мешал поэтам, писавшим в более современной манере, находить заинтересованного читателя. Так, в творчестве Цветаевой и Рильке можно встретить черты, со всей очевидностью указывающие на взаимное влияние обоих поэтов. Подобные примеры, однако, были скорее исключением, и можно с уверенностью утверждать, что эмигрантская литература до 1939 г. оставалась по большей части неизвестной зарубежному читателю. Влияние ее, хотя и не непосредственное, обозначилось позднее, когда в Соединенных Штатах и в Советском Союзе заново был «открыт» модернизм Серебряного века и 20-х гг.
Если литература Русского Зарубежья не получила признания за его пределами, то этого нельзя сказать о живописи, скульптуре и музыке. Здесь опять-таки признания добивались те художники и музыканты из числа эмигрантов, чье творчество продолжало и развивало модернистские направления, берущие начало в эпохе Серебряного века. Что касается художников более старых школ, в том числе даже «Мира искусства», к ним относились с уважением, они получали заказы на выполнение иллюстраций, декораций или эскизов, однако в 20 —30-е гг. они не могли дать Западу ничего нового. Очевидно, что именно черты модернизма, в особенности те, которые имели что-то общее с новаторскими направлениями в советской культуре начала 20-х гг., вызывали интерес на Западе. Так было с произведениями Шагала, Кандинского, Бурлюка, Пуни, Стравинского, Архипенко. Специфически русский элемент, получивший в значительной степени известность благодаря эмигрантам, стал составной частью современного международного модернизма. Модернистский художественный авангард Русского Зарубежья принадлежал Западу. И в этом своем качестве Зарубежная Россия сейчас все более открыто «возвращается» на родину, с готовностью заполняя «белые пятна» сталинской эпохи. Мы видели также, что сходные тенденции обозначились также в естественных и гуманитарных науках. Будучи прямым наследником достижений Серебряного века, Зарубежная Россия в 20 —30-е гг. внесла свой вклад в развитие этих областей культуры и знания на Западе. А сейчас она оказывает запоздалое, но все же весьма заметное воздействие на культурную жизнь России.