Архитектура должна развиваться, приняв в качестве своего материала движение ситуаций, а не движение форм. И эксперименты с этим материалом приведут к появлению новых, доселе неведомых форм. Психогеографическое исследование («изучение точных законов и конкретных воздействий географической среды, вне зависимости от того, были ли они организованы сознательно или нет, непосредственно влияющих на эмоции и поведение индивидуумов»>8) тем самым приобретает двойное значение: активное наблюдение современных городских агломераций и разработка гипотез о структуре ситуационистского города.
Прогресс психогеографии зависит в очень большой степени от статистического развития её методов наблюдения, но главным образом – от экспериментирования путём непосредственного вмешательства в урбанизм. Прежде чем эта стадия будет достигнута, мы не можем быть уверены в объективной истинности наших первоначальных психогеографических данных. Но даже если эти данные окажутся ложными, они всё равно будут ложными решениями того, что является подлинной задачей.
Наша деятельность в области поведенческих моделей, во взаимосвязи с другими желательными аспектами революции в области нравов, может быть вкратце определена как изобретение игр принципиально нового типа. Основной целью должно стать максимальное расширение интересной части жизни и пропорциональное сокращение скучных жизненных моментов. Потому наше предприятие можно назвать проектом по количественному увеличению человеческой жизни, более значимому, чем позволяют ныне открытые биологические методы. Само собой, это подразумевает качественное улучшение, развитие которого непредсказуемо. Ситуационистская игра отличается от игр в классическом понимании радикальным отрицанием принципов состязательности и чёткого разделения между игрой и повседневной жизнью. С другой стороны, ситуационистская игра подобна моральному выбору – выбору в пользу действий с целью установления будущего царства свободы и игры. Реализация этой задачи очевидно связана с непрерывным ростом свободного времени, который будет результатом уровня развития производственных сил, достигнутого к нашему времени. Она также связана с осознанием факта, что битва за праздность, чьё значение в классовой борьбе ещё не было должным образом проанализировано, происходит на наших глазах.
На сегодняшний день правящий класс преуспел в использовании досуга революционного пролетариата, отнятого у трудящихся посредством развития индустрии развлечений, которая стала беспрецедентным инструментом одурманивания пролетариата побочными продуктами мистифицированных идеологий и буржуазного вкуса. Обилие телевизионной глупости, следует думать, является главной причиной неспособности рабочего класса США политизироваться. Получив благодаря согласованному напору небольшое повышение оплаты труда, немного превышающее минимум, необходимый для осуществления этого труда, пролетариат не только увеличивает силы борьбы, но и расширяет территорию борьбы. Новые формы борьбы появляются параллельно с возникновением прямых экономических и политических конфликтов. Можно сказать, что до сей поры во всех этих формах непрестанно доминировала революционная пропаганда, во всех странах, где высокий уровень промышленного развития привёл к возникновению таких форм. К сожалению, несколько экспериментов XX века продемонстрировали, что необходимое изменение инфраструктуры может быть отложено из‑за ошибок и слабостей на уровне надстройки. Необходимо бросить новые силы в битву за праздность, и мы примем в этом участие.