, одновременно с предложением обсудить будущее угольной промышленности с профсоюзами. Такой формат обсуждения шахтёры отвергли. При каждом официальном запуске шахт (к чему было предпринято несколько отдельных смехотворных попыток; а после какого‑то момента «запускать» стали каждый понедельник) управляющие вынуждены были признавать, что шахтёров не хватает даже на одну бригаду, и снова объявлять локаут. Оставив стачку тлеть, пока не иссякнут ресурсы рабочих, правительство тем временем направило все усилия на то, чтобы помешать ей распространиться дальше, что угрожало бы переворотом. Его службы шли не только на экономические уступки (Мьерес), но и на полицейские репрессии чрезвычайной жёсткости. Некоторые шахтёры были арестованы и отправлены в тюрьму. Многих пытали.
Одновременно с репрессиями, которые тщательно скрывались, хотя успели вызвать серию публичных протестов испанских интеллектуалов, франкистское правительство устроило показательные процессы против анархистской угрозы. Пятеро активистов-анархистов были арестованы после – а иногда и до – попыток устроить взрыв очень малой мощности в знак протеста против туризма при диктатуре (приток туристов из других европейских стран каждый год увеличивается, составляя основу франкистской экономики). Два испанских анархиста были казнены на гарроте (намеренно средневековая пытка)>6. Троих молодых французов приговорили к тюремным срокам от пятнадцати до тридцати лет. Масштаб борьбы астурийцев и репрессии, которые всё ещё продолжаются, безусловно, отягчат последствия кризиса франкизма. Астурийские шахтёры играют в современной истории Испании роль, которую невозможно забыть. В 1934 году, восстав с оружием в руках, они смогли захватить власть во всём регионе и целую неделю давали отпор военным операциям, проводимым в основном колониальной армией Испании, прежде чем их Коммуна пала. Это вооружённое столкновение послужило своего рода прелюдией для обеих сторон к всеобщей гражданской войне, в которой предыдущее поколение этих же шахтёров стало знаменитыми динамитьерос в битвах за Мадрид и под Гвадалахарой.
Таким образом, астурийские шахтёры стали центром противоречий современной Испании. Сами по себе их сегодняшние требования одновременно и приемлемы, и неприемлемы. Современный капитализм вполне может на них согласиться (право на забастовки и на давление через профсоюзы для регулярного повышения зарплат). Но сейчас мы находимся на том этапе модернизации испанского капитализма (при поддержке американского капитала), когда уже можно говорить, что господствующий класс сильно изменился по сравнению с 1936 годом. В нём преобладают теперь не крупные землевладельцы, а капиталисты-промышленники. Стремясь сделать новую промышленность конкурентоспособной в условиях единого европейского рынка, они не находят в надстройке франкистского режима той силы, которая помогла бы им извлекать максимальную прибыль и была приспособлена к их нуждам. (Когда новая оппозиционная фракция испанского духовенства поддержала бастующих в 1962 году, их заявления служили интересам такой модернизации капитализма; также показательно предоставление месячного отпуска.) В то же время крайне сложно постепенно и без насилия сменить власть франкистского режима, который в первую очередь представляет собой осуществление политической власти кастой военных, т. е. репрессивными силами, некогда сломившими пролетарскую революцию. Правительство франкистов само по себе не может стать демократичным, и пока этот режим остаётся у руля, требования шахтёров будут невозможными. Любые свободы рабочего класса невозможны для власти, единственной задачей которой было подавление их свободы.