Итак, нет никакой необходимости прибегать к изучению сколько-нибудь сложных или метафизических предметов, чтобы понять: вещам свойственно проявляться по-разному. Тем не менее порядок очевидного проявления вещей строго определён, а степени очевидностей равнозначны. Таким образом, третье измерение физических тел дано нам точно с такой же очевидностью, как и два других. И всё же если бы мы обладали исключительно пассивным видением, многие предметы и их качества остались бы для нас навек недоступными.
Моя мысль – диалектический фавн, который преследует сущность леса в надежде её постичь, словно резвую нимфу. Ведь ум испытывает почти сексуальное наслаждение, нащупав обнажённую плоть идеи.
Признав за лесом свойство исчезать, ускользать от взора, то есть существовать подспудно, мы далеко не исчерпали весь смысл леса как такового. Если глубинное, потаённое должно для нас как-то существовать, оно неизбежно как-то себя проявит, предстанет перед нами именно в глубинном, подспудном виде.
Как уже было сказано, глубине самой судьбой суждено проявляться лишь на поверхности. Что же, давайте понаблюдаем, как это происходит.
У моих ног – ручей. Он бежит по кремнистому руслу и то сладко, то жалобно стонет, пряча в свой хрустальный рукав корни могучего дуба. В тёмной его вершине укрылась иволга, воцарившись там, словно королевна у себя во дворце. Её томный, нежный голос напоминает волшебный сколок с чарующей соловьиной трели. Краткий, пронзительный, он вдруг одним мигом заполняет всё доступное слуху лесное пространство. Так порою внезапно в душу нахлынет безысходное чувство скорби.
Теперь я могу отчётливо различить два звука. Но не только их. Ибо они лишь своеобразный пунктир, выделяющийся в силу особой насыщенности на общем фоне других, более слабых шумов и звуков.
Если я отвлекусь на время от пения иволги и от журчания ручья и перенесу внимание на иные, более отдалённые, смутные звуки, я тем не менее вновь различу и иволгин голос, и журчание ручья, текущего по каменистому руслу. Но против ожидания я вдруг нахожу, что они звучат по-другому. Вне сомнений, один из них – прежний голос той же иволги, но он как-то увял, потускнел. Он уже не пронзает воздух с былою силой, не торжествует над лесом, как раньше. Нет, этот звук, будто стыдясь самого себя, звучит робко, бесстрастно. Точно так я различаю уже знакомый говор ручья. Но что же случилось? Лучше б его и вовсе не было слышно! Создаётся впечатление, что источник вот-вот иссякнет. А в общем, я распознаю тот же самый звук, но он стал каким-то прерывистым, жалким, приглушённым. Он так ослабел, что едва-едва доходит до слуха.