Любое измерение в глубину – будь то пространственное или временное, зрительное или слуховое – всегда проявляется на поверхности. Таким образом, сама поверхность приобретает сразу два смысла. С одной стороны, она существует как нечто материальное, с другой – мы можем рассматривать её уже в её второй, виртуальной жизни. В последнем случае поверхность растягивается вглубь. И такое растяжение – не что иное, как ракурс.
Ракурс есть орган видимой глубины. Иначе говоря, это тот предельный случай, когда простое видение сливается с чисто интеллектуальным действием.
Итак, вокруг меня – глубокие заросли леса. В руках – «Дон Кихот», пуща воображения.
Это глубины другого рода, глубины книги, и книги великой. «Дон Кихот» – редчайший случай, это книга трёх измерений.
Был период в жизни Испании, когда глубину «Дон Кихота» не признавали. В истории эта эпоха осталась под именем Реставрации. Никогда ещё сердце Испании не билось так приглушённо.
Позвольте, я сошлюсь на слова, которые уже сказал однажды об этой эпохе нашего общего существования по иному поводу:
«Что такое Реставрация? По Кановасу[32], продолжение испанской истории. Чёрный же век настал для нашей истории, если ей наследует Реставрация! К счастью, это неправда. Упразднение национальной истории – вот что такое Реставрация. Да, в испанцах первой половины девятнадцатого столетия недоставало сложности, анализа, ума, но уж отваги, силы, динамизма им было не занимать. Сгори все тогдашние рассуждения и книги и останься лишь биографии их авторов, мы бы только выиграли, и тысячекратно. Риего и Нарваэс[33] как мыслители, если сказать честно, сплошное недоразумение, но как живые люди – это два костра неукротимой энергии.
К 1854 году, когда исподволь завязывается Реставрация, блики того неистового огня на лице нашей бедной Испании начинают гаснуть. Динамизм сникает, как снаряд на излёте. Жизнь Испании замыкается в себе, становится самопожиранием. Вот такая самоистребительная жизнь и есть Реставрация.
У других народов, чей дух богаче и уравновешенней, следом за эпохой динамизма может идти период стабильности, покоя, полноты. Разум вызывает к жизни и приводит к согласию потребности в устойчивости, неизменности – надёжном управлении, хозяйстве, росте благосостояния, технической оснащённости. Но мы, как известно, блещем не умом, а отвагой.
Жизнь у нас (а правильнее сказать – наша жизнь до нынешнего дня) немыслима без динамизма. Как только мы теряем энергию перемен, страна тут же впадает в глубочайшую летаргию, сохраняя из всех жизненных функций одну-единственную: сон, что она ещё жива.