Мои братья и сестры собрались у подножия Дерева пыток, в виде исключения покинув надежные стены Собора, дабы присутствовать при моей казни.
– За неслыханное преступление, в котором ты, предатель из предателей, обвиняешься, я приговариваю тебя к высшей мере наказания – смерти, – торжественно объявил Орион, возвышаясь надо мной всем своим впечатляющим ростом. – Пусть твоя агония будет долгой, дабы все оценили тяжесть и низость твоих деяний.
Я опустил голову, не в силах выносить взгляд отца.
– Сдохни, грязный богоубийца! – завопил какой-то человек из толпы.
– Мерзкое чудовище! – заверещала женщина, стоявшая чуть поодаль и, очевидно решив, что одного оскорбления мало, плюнула в меня.
Плевок приземлился на вымощенную железным булыжником землю в нескольких сантиметрах от того места, где я стоял.
Я не смог сдержать гримасу отвращения – не столько из-за гнусных ругательств, которыми меня осыпали жители Пепельной Луны, сколько из-за своего унизительного положения. Мои руки были скованы за спиной, на лодыжках тоже были кандалы, закрепленные цепями. Мне хотелось выслушать приговор, стоя с гордо поднятой головой, с достоинством, но узы иного рода – нематериальные – мешали мне выпрямиться, несмотря на все мои усилия, заставляли меня преклонить колени пред лицом моего отца.
Мой отец…
Я потерпел неудачу.
Позорно провалился.
Снова…
Я поднял глаза и посмотрел на лес стальных копий, которыми ощетинился возвышающийся надо мной огромный дуб. После набрал полную грудь воздуха и попытался сдержать дрожь, охватившую все мое тело при виде несчастных, нанизанных на эти пики, словно обычные жуки.
Я сразу же понял, что меня ждет та же участь – и был к этому готов.
Пусть я потерпел неудачу, но, по крайней мере, попытался…
Раскаленное добела острие впилось в мою спину, безжалостно проникая все глубже, вгрызалось в мою плоть. Меня пронзила невыносимая, ослепляющая боль…
Я подскочил на кровати, задыхающийся и ошеломленный.
В комнате царила тишина. Охваченный смятением, я сел на краю кровати, тяжело, шумно дыша. Дрожащей рукой пригладил мокрые от пота волосы, оглушенный жуткой реалистичностью только что пережитого – хотя все случившееся было лишь сном.
– Снова эти проклятые кошмары? – прозвучал в глубине комнаты чистый женский голос.
Я с трудом сглотнул слюну, потом зажег стоявшую у изголовья лампу.
Возле двери стояла мать, подол ее длинного белого платья слегка развевался.
– Я кричал? – невнятно пробормотал я.
Не хотелось бы перебудить весь дворец.
Мать подошла к кровати, бесшумно скользя босыми ступнями по паркету, и, оставив мой вопрос без ответа, спросила: