Герман Шульцев размял шею и принялся ходить по комнате взад-вперед, попивая коньяк и продолжая дискуссию. Он привел в пример реформу образования, где множество специалистов, в том числе его знакомых и родственников, день и ночь работают над внедрением новых программ и совершенствованием существующих, а люди тем временем критикуют всю их проводимую работу. Герман заявил, что современные матери слишком много читают сомнительных статей и смотрят ролики в интернете, которые пишут и снимают безграмотные дураки, а потом выступают против системы воспитания в детских садах и школах, утверждают, что их деток зомбируют на поклонение власти и уничтожают все индивидуальное в ребенке. «Они говорят, что мы растим из их детей пушечное мясо для войн, – пояснил Герман. – Они не делают детям прививки, не пускают их в сады и школы, пытаются учить их самостоятельно, надеясь, что из них вырастет какой-нибудь гений индивидуалист. А дети потом побираются по улицам или вот на такие митинги ходят».
– Многие успешные люди, – продолжил он, – обучались в обычных школах, ходили в обычные детские сады. Вот даже мы с вами, к примеру. Я так считаю, – подытожил уже изрядно захмелевший Шульцев, – если ты болван, то и дети твои, вероятнее всего, болваны, и сколько не прячь их от детских садов, школ и общественного мнения, болванами они и останутся, только еще и обиженными на жизнь. Школы им, понимаешь, не нравятся и патриотическое воспитание! Сволочи неблагодарные!
Ольшанский вернулся в кресло и неуверенно в нем заерзал, постукивая пальцами по журнальному столику.
– А ваш старший где учится, Герман Владимирович? – спросил он с неприкрытой издевкой в голосе. – Не в Англии ли?
– Что вы хотите этим сказать? – возмутился Шульцев. – Это никак не связано с тем, что наши школы плохие, – Герман сморщил лоб и поправился, – точнее, они не плохие, просто учеба моего сына в Лондоне никак не связана с качеством нашего образования. Ну, вы поняли, о чем я. Так сложились обстоятельства, и вы об этом прекрасно знаете. Я в то время часто работал за границей и поэтому сын начал учебу там.
Герман Владимирович осмотрел гостиную, словно только вошел в нее, и остановил взгляд на одной из картин, украшавших стену. На ней был изображен Альберт Эйнштейн с высунутым языком.
– Мне не дает покоя этот снимок, – сказал он. – И на майке он у вас, и на стене. Почему его так ценят и вешают в кабинетах?
– Мой друг, в нашей стране небольшой выбор, кого вешать на стену. Государственные служащие обычно вешают президента, а люди творческие, свободной натуры – Эйнштейна.