– Военная мощь для великой победы. Саботируй всё!
В город нагрянул цирк шапито, и парни в черных плащах рыщут ночью при полной луне в поисках кровавых подтеков в лужах на черном асфальте. Кроваво-красный сок, размазанный по стене. Надпись «хуй» на обложке. Я выпадаю из реальности? Да, отвечает мне чей-то голос с потолка. Я лежу под светом торшера, и плывущие ночные тени кажутся мне людскими силуэтами. Притаившийся за занавесками ждёт; выйти через черный ход. Гейзер из канализационного люка. Такси. Вывески порносалонов, наркопритонов и борделей. Коридорный мальчишка получил чаевых на три рубля больше. Жди беды. За то, что слишком много видел он. Остался молчать с перерезанным горлом утром в понедельник.
Стю как-то проболтался, что в детстве отец оставил на пианино, за которым ему следовало заниматься по четыре часа в день, книгу с фотографиями пораженных болезнью гениталий. Процесс гниения так въелся ему в мозг, что Стю вынужден был испытывать отвращение к половому акту ещё долгие годы. Любимый в нашем обществе минет Стю мог наблюдать лишь через пыльный монитор своего ноутбука, за которым он денно и нощно мастурбировал как заведенный. В те дни мы ещё работали вместе в компании по транскрибации. В потном офисе не было места, чтобы нормально обсудить насущные проблемы, «бормотание» очередного бестселлера внедрялось в подсознание через наушники, которые снимать запрещалось, а ещё это раздражающее до печенок постукивание клавиш печатных машинок… И даже если кому-то приспичит встать и прогуляться до сортира, то и там его настигнет «бормотание» и «клацанье». Бормотание и клацанье настолько глубоко проникали под кожу, что, как воздух, срочно требовалось ухватить ход своих собственных мыслей. Платили немногим немало по сорок тысяч тако в неделю, и это вроде как сглаживало, пусть и ненадолго, первое отвратное впечатление от этой работы.
И вот, захожу я в сортир,… а как можно не любить старомодные мужские сортиры: цитрусовый запах дисков-освежителей в длинном фарфоровом писсуаре, кабинки с деревянными дверями, отделенные друг от друга холодным мрамором; тонкие раковины на кривом монолите обнаженных труб; заляпанные зеркала над металлическими полочками; за всеми голосами – едва различимая непрерывная капель, раздутая эхом мокрого фарфора и холодного кафельного пола, мозаика на котором вблизи почти похожа на исламский орнамент…
проскальзываю, по-шпионски пробравшись мимо мисс Гнильсон, и передо мной всплывает статуя Стю. Тот стоит, облокотившись на подоконник, и закуривает очередную сигарету.