Ефрем прикрыл за собой дверь, аккуратно скинул дрова у печи и сел на соседнюю нару.
– Ну, как? – осторожно спросил он. – Вкусно?
– Ой, господи, – не зная себя от счастья, жадно давился мясом Аким, сгрызая зубами мякоть с пожелтевшей щетинистой кожи, по видимому, отрезанной от икр ног. – Какое нежное, какое сладкое и приятное! Корешу твоему из деревни уважение от меня за такую свинину, а вот обсмалить можно было бы и лучше. Уж кожа колючая больно. И да, кто так мясо готовит? Долго так оно у тебя не простоит, если соли будешь жадничать. Но ничего. Я тут нашёл вот, – Аким достал из кармана замусоленный пузырёк, засунул в него два пальца и насыпал соли прямо в горлышко банки. – И да, кстати, зачем ты столько мяса с собой в тайгу попёр? Если б я тебя не знал, то я бы подумал, что ты в тайге всю весну собрался куковать.
– Какой был балласт в квартире, такой и взял… – задумчиво ответил Ефрем.
– Балласт очень полезный, – продолжал есть Аким. – Но вот что ты от меня его зажопил, я тебе этого не прощу!
От всей нелепости ситуации Ефрем засмеялся. Вновь начавший было тяжелеть камень упал у него с души, словно тайна, которую он хранил так долго, и которая казалась ему такой пугающей и ужасной, оказалась совсем не страшной. Как бы поддерживая товарища, Аким тоже нелепо начал хохотать, ел и копался вилкой в банке, пока не вытащил из неё большой кусок Женькиной груди с коричневым соском посередине.
В мгновенье лицо его стало каменным и полным ужаса, мешавшегося с отвращением. Чтобы не вызывать подозрений, Ефрем все так же продолжил хохотать, чувствуя, как шевелятся волосы у него на затылке.
– Ей-богу, как у человека, – хохотал он, наблюдая за реакцией Акима. – А говорят ещё, что свиньи не похожи на людей.
Акиму как-то стало не до смеха. Он будто бы всё понял, всё разложилось по своим местам. К его горлу подступила тошнота, и он выплюнул уже пережёванное мясо обратно в банку, отхаркиваясь и вытирая губы. Банка выпала из его рук, грохнулась на пол и разбилась. Всё его тело сковала дрожь ужаса, и разваренный кусок женской груди плясал, наколотый на вилку, в его руках.
– Да ты с ума сошёл! – истерически крикнул Ефрем. – Чего холодец переводишь? Ешь!
Аким уже ничего не слышал.
– Ты ведь не ездил ни на какую дачу, – тонко проблеял он. – Ты ведь каждый день со мной курить выходишь… Когда ты ездил?
– Да не гони, – всё ещё пытался оправдаться Ефрем, хотя уже и понимал, что ситуация становится патовой. – Откуда у меня тогда столько банок с мясом?
– Мужик… Где твоя жена?
– Я же говорил, в город она уехала, к родственникам.