– И поэтому два дня её уже не вижу?
– Ну да! Уехала, и всё тут!
Уверенность, с которой говорил Ефрем, немного дезориентировала Акима. Он уже не был уверен ни в чём, поэтому опустил голову и задумчиво рассматривал вилку с куском груди в своих руках.
– Кровь в унитазе, это… – зажмурился Аким, пытаясь развидеть в куске груди что-либо человеческое. – Так. Ладно. Свинина. А что за едкая химия, которой ты весь дом провонял?
– Туалет от слитой крови забился. Кислотой прочищал.
Аким молчал. Наконец он сглотнул, оторвал от вилки глаза и в его взгляде мелькнул яркий огонёк негодования.
– То есть, если я зачерпну жижу в своём унитазе, сдам её на экспертизу, ты не будешь возражать?
– А ты мне не доверяешь? – напрягся Ефрем и на долю секунды метнул свой взгляд на миску на столе, в которой, среди прочих приборов, лежал ржавый столовый нож.
Аким уловил этот взгляд и понял, что в сторожке стало опасно находиться. Он резко швырнул вилку в своего соседа и кинулся к выходу. Ефрем был готов к такому повороту и тут же прыгнул следом и сбил с ног Акима. Аким с треском впечатался в стену у двери и завалился на буржуйку, опрокинув её на пол. Из дыры в крыше выпала труба, заполняя сторожку едким дымом. Чугунная печь опёрлась о кровать, роняя из открытой дверцы на пол догорающие головешки и угли. Завязалась борьба. Мужчины катались по ограниченному пространству сторожки, давясь угарным дымом, опрокидывая ногами ведра с мусором, толкая саму печь и тяжёлые банки с мясом. Вскоре напуганный Аким начал брать верх над уставшим за день Ефремом. Он повалил его на спину и сыпал удар за ударом по лицу соседа. Ефрем пытался закрываться. Одной свободной рукой он шарил по полу, обжёгся о горящую головешку, схватил её в ладонь и приложил к лицу Акима. Оба заорали от ожогов. Аким отбил руку Ефрема и смахнул с почерневшего от сажи лица угольки. Ефрем выиграл пару секунд, нащупал у себя под рукой мягкую грудь и кинул её в лицо Акима.
– На, сука, жри!!! Вкусно было?!
Аким скрючился, отрыгнул холостым рвотным запалом и позволил Ефрему скинуть себя. Ефрем вскочил и подбежал к столу, где в миске лежал ржавый нож. Испуганный Аким распахнул ногою дверь и снова упал на пороге, изрыгая из себя рвотные массы. Ефрем, подобно герою из американского боевика, прыгнул на спину товарищу и всадил в толстую ткань пуховика рыжее лезвие.
– Это тебе за ипотеку, с-сука… – шипел он в бешенстве.
Аким вскрикнул, дёрнулся, и отломленная рукоять ножа осталась у Ефрема в ладони. Аким поднялся на трясущихся ногах, выплёвывая изо рта сгустки пережёванного холодца и собственной крови. Ефрем испугался, что он пошёл за угол сторожки, искать топор, поэтому он снова забежал в сторожку и снял с крючка висевшую на гвоздике керосиновую лампу. Держа лампу в руках, он выбежал на улицу, замахнулся и ударил ей Акима по голове. Стекло лампы разлетелось. Из топливного бачка выпал язычок фитиля. Керосин растёкся по куртке Акима и вспыхнул ярким пламенем. К тому моменту тело Акима уже полностью обессилело от ранения и сковавших его рвотных позывов. Огромный горящий факел без единого звука припал к ближайшему стволу лиственницы, охватил его руками и стал тихонько оседать на колени. Уставший Ефрем закурил сигарету о горящий синтепон рукава своей куртки, быстро потушил его о снег, сел на пенёк и постарался отдышаться, прикладывая снежок к горящему от ударов лицу.