– Эээ, друг… – махнул рукой Ефрем, натянуто и виновато улыбнулся и уставился в пол.
Олег всё понял. Она не пришла. Не пришла. Он испытал сильное облегчение, и от сердца отлёг тяжёлый камень. Впрочем, короткое его облегчение быстро испарилось. Уже через секунду его охватила такая бесконечная жалость к своему теперь совершенно никчёмному и ничтожному существованию, что он снова расслабил свои руки и упал на грязную постель. Неприязнь к больному отшельнику настолько обострилась, что уже один только вид вызывал у Олега почти иллюзорный приступ тошноты. Не говоря больше ни слова, Олег отвернулся к стенке и закрыл глаза.
– Эээ, друг, – повторил Ефрем и подсел к Олегу на край лежанки. Он переждал ещё с несколько секунд и аккуратно положил свою грубую ладонь на плечо Олега.
Олег отдёрнул плечо.
– Друг, Соня тут.
Олег насторожился и снова оборвал дыхание.
– Тут Соня, тут… – продолжил Ефрем уже немного более обнадёживающе.
Олег повернул к нему лицо и уставился глазами, полными ненависти.
– Пошёл ты… – со злобой просипел он.
– Правда, правда, тут, – полный непонятных смешанных чувств, отвечал Ефрем. В его лице в этот момент тоже мелькала и печаль, которую трудно было спрятать за фальшивой улыбкой, и небольшая растерянность, и даже страх.
– Тут, тут… – успокаивающе проблеял он, стянул с плеча свой заплатанный кожаный рюкзак и поставил его на землю. Медленно развязав на рюкзаке тесёмки, он погрузил в него обе руки и аккуратно извлёк на свет перепутанный клубок какой-то грязной и свалявшейся тёмно-русой пакли. Немного дрожащими руками Ефрем положил клубок на нишу в подушке рядом с Олегом, собрал в ладонь спутавшиеся волосы и откинул их вверх.
Сначала лежавший сбоку Олег толком не рассмотрел положенный рядом с ним предмет, но как только резкий запах гнилой плоти ударил ему в ноздри, он развернулся к комнате и первое, что бросилось ему в глаза, было иссохшее ухо со знакомым, пробитым в двух местах хрящом, в который были продеты маленькие кольца. В потолок, оскалив забитые песком и мелким мусором зубы, смотрело изуродованное гниением лицо Сони. Белки давно потухших и впалых приоткрытых глаз мученически подкатились и замерли в страдающей гримасе, придавая её лицу некую святость церковных мощей.
На целую минуту Олег перестал дышать. Ему казалось, будто из избушки выкачали весь воздух, и он умирает. Ему в очередной раз почудилось, что он живёт в нереальном мире, где подобный мрак, который происходит вокруг, кажется чем-то обыденным. Нет никакого добра. Есть только чёрное, тупое и бессознательное зло, в котором нет места ничему святому. Но гниль, убогая землянка и полуразложившееся лицо Сони – это то, с чем придётся жить и мириться. Что-то настолько нереальное, что и сама смерть на фоне всего покажется пробуждением от бесконечного ужаса и беспредела, который снова начал казаться всего лишь слишком затянувшимся кошмаром.