В какой-то момент в его сердце пробралась жалость, перманентные переживания и боль других людей, чьи жизни по собственной воле он погубил. Ему припомнились и одиночные стоянки далеко забредших туристов, и стоны боли случайных охотников, и тот маленький полевой лагерь, где работала ещё такая молодая и красивая Лариса, которая ненадолго пленила его душу. Всё это наложилось на боль последних дней – предсмертные агонии умирающей Сони, эпилептический припадок сошедшего с ума Олега и сам Ефрем, как центр ужасных страданий многих душ, нашедших в гиблых лесах бесконечной тайги своё последнее пристанище. Теперь Ефрема переполнял ужас. Дикие инстинкты животного отошли на задний план и обнажили голый, неподдельный страх человека. Человека ужасного, беспощадного и жестокого.
Не было больше никакого гастрономического удовольствия от немного заветрившегося мяса молодого полицейского, не было острого желания и тяги к горячей человеческой крови. Остались только боль, отвращение и тошнота. Как подкошенный, Ефрем упал лицом в тяжёлый, мокрый снег, а высоко над ним хрипло гоготали вороны, и серело бездонное небо поблёкшей весны.
Так ничего и не поймав, вернулся Ефрем поздно, когда пасмурное небо начало блекнуть и расходящиеся тучи у самого горизонта открыли земле последние уходящие лучи оранжевого солнца.
Кое-где на земле снег уже почти растаял, но его маленькая холмистая избушка стояла под снегом всё так же одиноко, маскируясь средь густой растительности берёзки и ольхи под неприметный мшистый холмик внутри общей чащи хвойного леса. И только какая-то неуловимая деталь в этот раз выделяла хижину в этой казавшейся идеальной растительной маскировке. Ефрем быстро понял, что было не так – в хижине была открыта дверь, и он, заподозрив что-то неладное, ускорил шаг. Бросив на землю рюкзак с луком, последние метры до дома он преодолел бегом, ворвался в землянку и увидел пустую кровать, в которой не было Олега. Съежившаяся от холода в калачик у потухшей печки Лариса уже слабо и бессильно скулила от холода, пуская на землю тонкую струйку слюны. Её перекошенное лицо с прилипшими жирными волосами впервые вызвало у Ефрема смешанное чувство отвращения и жалости. Он отвернулся и выбежал на улицу, закрыв за собой дверь.
Только уже немного дальше от своей избы Ефрем обнаружил смазанные следы на грязном снегу. Следы вели по направлению к реке, куда, видимо, и пополз Олег. Ефрем побежал по следу, стараясь высматривать продавленные ямки от культей в весенних ягельных островках, проталинах мерзлотных медальонов. Чем ближе к реке подходил Ефрем, тем сильнее было его удивление, что этот обессиленный калека смог преодолеть такое расстояние. Когда шум реки стал слышен отчётливо, и её белёсые волны замелькали меж толстых стволов скрюченных лиственниц, Ефрем побежал со всех ног к месту, где под деревьями, под кучей старого лапника лежала деревянная замаскированная лодка. Лодка была на месте. Ефрем бросился к воде и начал выть. Он упал на берегу и стал снова рыться среди пожухлых кочек прошлогодней травы, пытаясь разглядеть оборвавшийся след Олега. Ничего. Тогда Ефрем вернулся обратно, откинул лапник с лодки, перевернул и вытянул её к воде. Оттолкнувшись подальше веслом, он поплыл вниз по течению, надеясь выследить беглеца среди тёмных берегов. Бурное течение понесло по неспокойным волнам деревянное судно очень быстро, и Ефрем, не успевая рассматривать берега, начал кричать и выть во всю глотку в надежде услышать в ответ среди бушующих волн мутной воды слабый отголосок маленького тельца.