Через километр пути ему встретился подмытый островок из двух сросшихся между собой вековых елей, которые склонились над самой рекой и почти касались воды. Ефрем в темноте заметил их не сразу. Единственное что он почувствовал, это сильный удар и треск ломающегося носа лодки. Сильным течением Ефрема выкинуло на широкий древесный ствол, и он едва смог удержаться, чтобы не перевавлиться через него и не поплыть дальше. Мокрый, продрогший и обессиленный, он пополз вниз по стволу, к вымытому корневищу, у которого уже скопился небольшой намытый островок из растительного торфа, болотистой тины и древесных обломков. Тяжело дыша, Ефрем упал на этот островок, облокотился о корневище дерева, протяжно заскулил, и от досады заколотил кулаками по обломкам ветвей.
Над головой сгущался мрак. Уже через несколько минут на смену хмурому ветреному дню пришла ясная и тихая ночь. Начало подмораживать. Тучи расступились, обнажив тёмно-синее небо, и через дымку последних уходящих облаков проступила жёлтая полная луна. Её холодные лучи ярко осветили беспокойные воды реки и густые заросли кустов противоположного берега. Где-то там, в переплетениях цепких веточек шиповника, Ефрем увидел обломки своей деревянной лодки. Чуть дальше, в сучках верхушки поваленного дерева, видимо, запуталось какое-то случайно угодившее в реку животное. Его лоснящаяся шерсть мыльно отблёскивала в лунных лучах, придавленное напором воды к самому стволу. Сначала Ефрем подумал, что это молодой подросток-медвежонок. Он приподнялся с намытого островка, взобрался на ствол и аккуратно вышел по нему до середины реки, чтобы лучше рассмотреть, и почти сразу же отпрянул назад. В туше медведя он узнал свою собственную меховую жилетку, которую он сшил прошлой зимой. Из разрезов толстой шкуры торчали бледные отмороженные культи бездыханного, искалеченного тельца.
К своей хижине Ефрем вернулся только под утро. На своих плечах он нёс околевшее маленькое тело. Переодевшись в сухое и накормив Ларису, Ефрем растопил в своей избушке печь, взял ржавую сапёрную лопатку и ножом вырезал на её черенке только два кривых слова: «Олег. Друг». Позже, за своей избушкой, он вбил эту маленькую лопатку у изголовья свежей могилы до самого черенка, немного постоял, потупившись в землю, и пошёл обратно домой, собираться в дорогу.
Рюкзак Ефрем набил остатками последней еды для себя и Ларисы, отвязал от бревенчатой избушки её поводок и пошёл куда-то на юго-запад – туда, где когда-то был его настоящий родной дом. К первому населённому пункту он вышел только спустя шесть дней. На закате зарево горящих огней бараков и уличных столбов всё ярче освещало сгущающуюся тьму хмурой ночи. С возвышенности этот посёлок с его деревянными домиками, вереницей гаражей и ржавых ангаров казался совсем крошечным и нереальным.