Петро, как и каждый в его годы, был в душе поэт и добрую половину пути отдавался радужным мыслям. Он не обращал внимания ни на однообразие полей, ни на столбы пыли. Даже Днепр не манил его к себе. Первой прозаической вещью, на которую он вынужден был обратить внимание, оказались его парусиновые туфли. О них нельзя было не подумать. Туфли были самой ненадежной частью его экипировки. Петро присел на запыленную обочину дороги, разулся и, завернув туфли в газету, положил их в портфель, рядом со своим духовным достоянием.
Но даже самый счастливый влюбленный и самый вдохновенный поэт в конце концов устает. Тогда пропадает желание мечтать, человек начинает читать цифры на километровых столбах и внезапно замечает, какая, в сущности, это однообразная и тяжелая дорога и как пустынно и печально августовское поле с запыленной стерней и пожелтевшей картофельной ботвой.
Усталость пришла вместе с жаждой. Петро достал небольшой кусочек хлеба, взятый тайком в столовой во время завтрака, откусил и долго держал во рту, смакуя солено-сладкий мякиш.
Когда он определил по километровым столбам, что нужная ему деревня уже недалеко, то сразу забыл об усталости и жажде; другие заботы овладели им: нельзя явиться к Саше запыленным, с грязными руками и ногами, с пересохшими губами. К счастью, ему удалось найти под мостом через ров лужу дождевой воды. Вряд ли в другое время он согласился бы плескаться в такой воде, но иного выхода не было. Он старательно выбил пыль из брюк и умылся.
Освежившийся и подтянутый, приближался он к деревне, окутанной золотистой пылью: заходило солнце, возвращалось с поля стадо. Страх и радость, тревога и надежда, неуверенность и по-юношески задиристая решительность смешивались в дивное, сладостное чувство. Нелегко ему было спросить у женщины, которая с любопытством оглядывала его, где квартирует фельдшерица Троянова. Женщина указала на большую хату со старым кленом под окном.
Во дворе Петро увидел девочку лет восьми. Она сидела на крыльце и чистила картошку.
— Скажите, Саша дома? — несмело спросил Петро, будто перед ним был не ребенок, а кто-то солидный и очень суровый.
— Кто? — не поняла девочка.
— Александра Федоровна Троянова, — еще больше оробел он.
— А вон она, в саду, — и крикнула: — Тетя Шура! К вам пришли.
Петро бросился в сад, будто испугался, что Саша может исчезнуть.
Саша лежала под яблоней в знакомом Петру платье и читала. Она не подняла головы, словно ничего не слышала. Потом, значительно позже, призналась, что увидела Петра еще за деревней, на дороге, и тоже испугалась. Она хотела спрятаться и попросить дочку хозяйки сказать, что ее нет дома. Но, поняв, как это нехорошо — наивно и жестоко, она, чтобы не выдать своего страха и волнения, осталась лежать на месте, слушать испуганные удары сердца, разговор Петра с Нинкой, потом его торопливые шаги.