— Правду говорит тетка Ганна! — Взяла стакан, пригубила и сморщилась, завертела головой. — Ой, горько!
Ганна и старушки соседки сразу поддержали ее:
— Горько! Горько!
Саша почувствовала, как к щекам и ушам прихлынула кровь, запульсировала на шее, висках, а в груди стало пусто и холодно. Она чувствовала, что Лялькевич смотрит на нее, ждет, и боялась поднять глаза. Из-за его спины Даник сильно толкнул ее в бок; брат приказывал: делай, что положено!
— Боже мой! — засмеялась Аксана. — Дитя родила, а стыдится, как маленькая.
Лялькевич встал, опираясь на стол. Даник толкнул сестру еще раз. Тогда Саша тоже поднялась, решительно положила руки ему на плечи, но посмотреть в глаза не отважилась. Увидела, что на гимнастерке у него армейские пуговицы со звездочками, и подумала, что пуговицы надо заменить обыкновенными, чтоб какой-нибудь пьяный полицай или немец не придрался. За этой посторонней мыслью она почти не почувствовала, как он поцеловал ее — едва коснулся уст. Но женщины весело зашумели, и Саша, опомнившись, глянула на них дерзко, смело и тоже засмеялась. С этого момента она играла роль жены просто и естественно.
Тетка Ганна запела свадебную:
Ой, ляцелі гусачкі цераз сад…
Крыкнулі, гукнулі на увесь сад…
Женщины подхватили. Запел Лялькевич, за ним — Саша. Не окончили одну песню, как это часто бывает, кто-то из соседок затянул другую, протяжную и печальную:
Ляцяць, ляцяць, шэрыя гусі цераз сад,
Вядуць, вядуць сіротачку на пасад…
Саша не знала слов этой старой песни. Лялькевич подумал, что песня слишком жалостная, что Сашу, которая росла без матери, она может расстроить, а потому, перебив женщин, запел новую:
Як сарву я ружу-кветку
Да пушу на воду…
Казалось, люди на какой-то миг забыли, что кругом лютует война и смерть. Им захотелось хоть минутку почувствовать себя там, где всегда славят жизнь и молодость, — на настоящей свадьбе. Сколько чудесных душевных песен народ на этот случай сложил: грустных, веселых, серьезных, смешных! Сколько чарующей красоты в свадебном обряде! Как же тут не позабыть о бедах?
Только самый старый и самый юный не поддались этим чарам — дядька Роман и Даник. Они сидели и молчали.
И правда, забывать не следовало: война напомнила о себе, она явилась в хату в образе начальника полицейского отряда — Якима Гусева. Он вырос на пороге внезапно, без стука, без шороха, как привидение, заполнив своей крупной фигурой дверной проем.
Саша увидела его и… онемела. Она немало слышала об этом хитром, безжалостном и страшном человеке. В деревне ходили слухи, что он убил и ограбил родную сестру и за это получил десять лет. Немцы освободили его из тюрьмы и сделали убийцу и грабителя «паном-начальником».