У входа на кухню — это была просторная полуземлянка под деревянным покрытием, обложенным для маскировки дерном, — еще издали увидели Клаву.
— Слушай, командир, наведи порядок в отряде! Я требую: выгони из нашего дома разную гестаповскую заразу! — увидев Артема, кинулась она ему навстречу. — Не иди на поводу у всяких авантюристов! Потому что добром не закончатся эти затеи с гитлеровскими негодяями. Вон тот кнур проклятущий, которого подсунул нам Ксендз, сегодня попытался было в котел подсыпать яду… Я запретила брать воду из колодца и вообще прикасаться к какой бы то ни было еде. Не исключена возможность…
У Артема даже в глазах потемнело. Трагедия в Мануильском лесничестве, неудача под Березовой гатью, а вдобавок еще и попытка отравить пищу… Да, это были, бесспорно, звенья одной цепи!
— Прошу без истерики доложить обо всем по порядку! — сказал он сухо.
Но докладывать Варивону, как коменданту лагеря, собственно, было не о чем. Просто на рассвете Мансур, разводивший под котлами огонь, заметил, как Квачило, который чистил перед этим картофель, начал внезапно задыхаться и синеть. Не успел Мансур вскочить, как тот и богу душу отдал.
— Потом Клава установила, что он отравился, — закончил свой скупой доклад Варивон.
Не обращая ни на кого внимания, Ксендз решительно опустился по деревянным ступенькам в продолговатую, глубиной по грудь яму, посреди которой темнела закопченная плита с двумя вмурованными в нее котлами. Слева на продольном, сколоченном из досок столе лежали разбросанные помидоры, капуста, кукурузные початки, лук, зелень, а справа в углу, опершись спиной на штабель расположенных под стеной дров, нарубленных Мансуром про запас, как-то неестественно скособочился Квачило с остекленевшими глазами и посиневшим лицом. Возле его загипсованной ноги стояло ведро, наполовину заполненное чищеной картошкой, в одной руке он все еще держал нож, а в другой зловеще посверкивала ампула в палец толщиной.
— Из посторонних, надеюсь, сюда никто не входил? Труп не трогали?
— Здесь все осталось как было.
Ксендз приблизился к мертвецу, осторожно взял из его руки ампулу, наполненную под самую пробку бесцветным, немного похожим на питьевую соду порошком, поднес ее к глазам.
— Можете не сомневаться: цианистый калий, — заметила Клава от дверей.
Витольд Станиславович и не сомневался. Более того, он даже знал, откуда взялась здесь смертоносная ампула. Только с таким «подарком» киевское гестапо должно было направить к «родичу» своего «извозчика», а что «извозчик» уже в лагере, никаких сомнений не могло быть. Именно сейчас зловещая заключительная фраза из последней шифрованной директивы для «родича»: «Готовьте обед для извозчика…» — обрела для Ксендза абсолютно конкретное и четкое содержание. Этим «обедом» каратели тайком надеялись поквитаться с партизанами за все свои поражения! От одной лишь мысли, что отрава могла все же оказаться в котле с пищей, сердце его сжалось, а между лопатками выступил холодный пот. Круто обернувшись, он уставился острым взглядом в Клаву и тихо, почти шепотом спросил неизвестно кого: