Это прекрасно понимал и Хайдаров. Однако он не стал вымаливать себе пощады, ссылаясь на былые заслуги, а молча расстегнул трофейный пояс и вместе с «вальтером» протянул его Артему. На миг наступила жуткая тишина — все ждали, как поведет себя сейчас командир.
— Кстати, о смерти Квачило в лагере уже известно? — спросил вдруг Ксендз.
— Вряд ли. Мы не хотели поднимать паники, — ответил Варивон вяло.
— Разумно. Но ведь люди до сих пор голодны… Что подумают? Их нужно немедленно накормить!
— Чем? Что, если и вода, и продукты отравлены?
Вдруг прозвучал умоляюще-приглушенный голос Хайдарова:
— Камандир, моя делал большой провинность — моя получай великое наказание. Моя хочет кушай вода, продукты. Если пропадай, то только моя. А если моя будет живой, вари обед партизан…
Присутствующие с удивлением смотрели на этого неприметного, низкорослого казаха. В отряде Мансура давно все полюбили за удивительную выносливость, за постоянную жизнерадостность и остроумие, но вот о такой его душевной щедрости, готовности к высокому самопожертвованию даже не подозревали. Что ни говори, а так просто и буднично пойти на смертельный риск не каждому под силу…
— Что ж, люди высокой чести только так и должны поступать в подобных случаях, — первым подал голос Ксендз. — На мой взгляд, командир, с арестом Мансура можно бы и подождать. Давайте лучше предоставим ему возможность искупить свою вину…
У присутствующих чуть было ноги не подкосились от услышанного: как можно быть таким жестоким? Пускай Мансур и тяжко провинился, однако посылать его за это сразу же в могилу…
— Воду и все, что захотите, я сам могу сейчас попробовать, — приблизившись к Артему, тихо промолвил Ксендз. — Ибо абсолютно уверен: ничто здесь не отравлено! Видишь же, ампула с цианистым калием практически нетронута, заполнена до отказа. Но суть, в конце концов, не в этом. Главное, что Квачило просто не желал ничего отравлять. Он давно докумекал, что гестапо сбросило его со счетов, послало сюда на гибель, поэтому не очень старался выполнять приказы своих погонщиков. Я не раз имел возможность убедиться: он люто ненавидит своих хозяев, но, загнанный в тупик, не имеет возможности надлежащим образом отплатить им. Думаю, когда Квачило получил от «возницы» яд с приказом «подготовить обед» (а получить он мог это только сегодня на рассвете, в минуту отсутствия Мансура), то в безвыходном положении решил добровольно выйти из игры, не дожидаясь, пока мы повесим его на перекладине или «извозчик» ликвидирует его как свидетеля. И это, наверное, самый благородный поступок, который он совершил в своей жизни…