Спровадив в кладовку под замок и отдав под опеку словакам Олеся Химчука, Ляшенко с Сосновским решили прежде всего взять под тщательнейший надзор Покраша. Вызвали его со двора, куда он выносил Чудина на свежий воздух, и попросили хорошенько вымыть пол, навести порядок в светлице. Пока он, полураздетый, вспотевший, возился со шваброй, Ксендз тайком выслал к порубищу возле Житомирского шоссе Семена Синило с Яковом Новохатским на розыски металлической коробки с загадочными документами, о которой говорил Химчук. Затем отправил в Бантыши недавно сформированную для отправки за линию фронта спецгруппу во главе с Кириллом Колодяжным с приказом закрыть подпольный госпиталь и как можно скорее перевезти всех раненых вместе с семьей Григора Коздобыча в Бугринские леса, а Дришпака — в Корнин, чтобы тот навел справки о Покраше.
В полдень дневальные принесли со Змиева вала в трофейных кесселях наваренного Клавой борща и каши. Проголодавшиеся партизаны поспешили в сенник обедать. Оставив все дела, Ксендз тоже отправился в хату, где хлопотал Покраш. Окинув взглядом убранную светлицу, специально похвалил новичка за хорошую работу и, будто в знак своего особого расположения, пригласил его за стол. Тот, что называется, пионом расцвел от радости, однако Ксендзу показалось, что слишком уж тщательно мыл он, а потом вытирал руки, с подозрительной медлительностью причесывался да подпоясывался. Лишь после того как Федько наполнил миски, нарезал хлеба и все заняли за столом места, Покраш примостился на самом краешке, будто казанская сирота. Как-то украдкой взял ложку, но так и не макнул ее в борщ.
— Ну и постарались сегодня кашевары! Такого вкусного борща с предвоенных дней не доводилось есть, — отведав пищи, не удержался от похвалы Ляшенко.
— В самом деле, сегодня у нас царский обед, — поддакнул ему Федько. — Наверное, это заслуга нового повара, раненого Квачило…
Ксендз склонился над миской, зачерпывая ароматный, наваристый борщ, однако не спускал взгляда с Покраша, который, силясь, жевал корку, для отвода глаз взбалтывал ложкой борщ, явно избегая отведать его.
— А вы почему это брезгуете сегодняшним обедом? — спросил внезапно Ксендз, обращаясь к Покрашу.
Можно было ожидать, что тот от неожиданности вздрогнет, однако он ничем не выдал свою тревогу. Лишь поднял невинно-чистые серые глаза, уставился на Витольда Станиславовича таким неподдельно удивленным взглядом, что тот даже поперхнулся. Но все же выдала Покраша зеленовато-мертвенная бледность, которая вдруг выступила на его лице.
— Так что на это скажете? — Ксендз говорил уже с нескрываемой насмешкой в голосе.