— И долго будешь нас вот так гипнотизировать? — спросил Артем.
— А что я должен делать? Нечего мне докладывать. Потому что нет больше ни Бантышей, ни госпиталя. Вообще там никого и ничего нет…
В светлицу вошли широкоплечий, заросший до самых глаз густой щетиной Давид Борухович и стройный, светлолицый бортрадист Парменов, державший на повязке под грудью правую руку. Именно от них присутствующие и узнали о трагедии, разыгравшейся в Бантышах прошлой ночью.
В предвечерье в село нагрянули эсэсовцы, согнали всех жителей, не исключая ни старого, ни малого, в помещение колхозного клуба, позабивали досками окна и двери, облили стены керосином и подожгли. А потом и по селу пустили красного петуха.
— Все пошло прахом. Никого и ничего в Бантышах не осталось. Мы вот с бортрадистом просто чудом уцелели в этом аду. Софья успела спрятать нас в яму для картофеля посреди грядки. Ну а сама с дитятей и Григором… Все, все пошло прахом! — закончил свою печальную повесть добродушный великан Давид.
Из присутствующих хотя бы кто-нибудь пошевельнулся. Пораженные услышанным, командиры смотрели в пол и молчали.
— Что ж, и это преступление мы запомним, — наконец подал голос Артем. — И в свое время отплатим за него сторицей!
Колодяжный с Боруховичем и Парменовым пошли перекусить с дороги, а трое командиров остались наедине с тяжелыми думами. Ни для кого из них не было секретом, что для отряда наступила пора самых трудных, самых суровых испытаний — фашисты на всех направлениях перешли в наступление и уже неумолимо начали затягивать петлю. Понимали партизаны и то, что на этот раз за Змиевым валом им не удастся пересидеть. Сам ход событий подсказывал: нужно действовать решительно и немедленно, чтобы разорвать эту петлю, пока она еще не такая тугая. Но что именно нужно делать? Как перехитрить гитлеровцев?..
— А почему бы нам сейчас не послушать Химчука? — внезапно спросил Ксендз. — Чужие мысли никому еще, как говорится, хребта не набивали, а ума, случалось, кое-кому добавляли…
— В самом деле, нужно послушать, — согласились Артем с Данилом.
— Вы хотели поговорить с командиром отряда, — обратился Ксендз к Олесю, когда Довгаль ввел его в тускло освещенную керосиновой лампой светлицу. — Он перед вами.
— Таран, — отрекомендовался Артем, слегка кивнув головой. — Слушаю вас.
Долго и болезненно мечтал Олесь об этой встрече, тщательно готовился к ней, а вот когда она наконец произошла, то показалась ему какой-то буднично приземленной, серой, абсолютно непохожей на ту, которая рисовалась в его представлении. И он внезапно растерялся, разволновался.