— Это мои боевые соратники. От них у меня секретов нет, — по-своему истолковал Артем молчание гостя.
— Я это уже заметил, — и Химчук кивнул на разбросанные по столу бумаги из металлической коробки.
— Да, мы ознакомились с этими материалами. Они в самом деле могут представлять интерес, но при одном условии: если все это оригиналы.
— Вы имеете возможность легко проверить, фальшивки это или оригиналы.
— Но как объяснить, что столько секретных немецких документов оказалось вдруг у вас? Какое отношение вы имеете к секретам рейха?
— Лично я не имею никакого отношения. И, говоря по правде, моя заслуга очень мизерная, что эти вещи оказались здесь. Их раздобыл и привез на порубище человек, который доводится мне отцом. Кто он? Бывший белоэмигрант, гимназический однокашник, а ныне помощник и советник рейхсминистра Альфреда Розенберга. Насколько я знаю, все эти документы из его служебного сейфа…
Нет, такое объяснение Химчука не то что не рассеяло, а наоборот — напустило еще более густого тумана в сознание слушателей. Как было им понять, зачем прибрел сюда этот сынок махрового врага? Почему это вдруг бывший белый эмигрант, а ныне один из ближайших подручных угнетателя порабощенных народов Европы Розенберга, надумал раскрыть перед партизанами свои сейфы?
— Конечно, постороннему человеку трудно, более того — невозможно все это понять. Но я прошу… Проявите терпение и выслушайте меня. Это очень важно!
Командиры коротко переглянулись между собой.
— Хорошо, мы готовы вас выслушать… — Артем жестом предложил Олесю сесть на табуретку.
Тот сначала напился воды, провел мокрой рукой по лицу, а затем присел на краешек табуретки и начал глухо:
— Кто бы там что ни говорил, а есть на нашей планете невезучие во всем люди. За что бы они ни брались, о чем бы ни мечтали, чего бы ни достигали, все у них выходит и труднее и дольше, чем у других. Вот к таким неудачникам, наверное, принадлежу и я. Диво дивное, но беды прицепились ко мне еще до… рождения. Ведь на свет должно было появиться существо, отец которого проклял свой народ, отрекся от родины и в чужестранном обозе отправился в свет широкий на поиски лучшей доли. Да, да, мой отец, украинский эсер Георгий Квачинский, вместе с гетманом Скоропадским пошел в эмиграцию еще до моего рождения. До двадцати двух лет я вообще ни разу его не видел, но тень его будто проклятье всегда висела надо мной. И все же на судьбу мне грешно сетовать. Несмотря на все это, я закончил школу, стал студентом университета, имел любимое занятие и радужные мечты о будущем. Однако всегда и всюду меня подстерегали неудачи…