На четвёртые сутки, подгоняя пинками и острыми концами абордажных клинков, нас повели на пиратский корабль. Ооо, я прощу прощения у благородных пиратов, нас повели на каперский корабль, коих было достаточно много, около тридцати штук.
Только три из них были фрегатами, а корабль Моргана был самым крупным из них, все остальные были мелкими парусниками, вроде двухмачтового кетча, пинка, или шхуны, с командой в шестьдесят — восемьдесят человек, а то и шлюпа, с командой в двадцать пять — сорок человек.
Нам не повезло, нас никто не выкупил, отчего и почему, думать было бессмысленно. Остальных пленниц и пленников выкупили родственники или знакомые. Часть из них была обменена на продовольствие, стада мелкого и крупного домашнего скота, маис и рис.
Со всем этим продовольствием мы направились в крепость Чагре, охраняющую выход в море из реки Чагрес, по берегу которой мы и прибыли вместе с пиратами, неся на себе грузы и совершенно обессилев.
Всё продовольствие скоро было загружено на пиратские корабли, стоящие возле крепости на якоре. Они охранялись отдельным отрядом флибустьеров, прикрывавшим поход Моргана от внезапного появления испанской военной эскадры и захвата ею оставленных на рейде кораблей.
Здесь же, в крепости, перед убытием на Ямайку, Морган решил устроить делёжку добычи, о которой мы догадались по раздававшимся громким возмущённым крикам пиратов, которые участвовали в этом, весьма значимом для них, процессе. Пока они там делили добычу, нам предложили поесть мяса.
Нас заметил Гнилой Билл и, изрядно удивившись, что мы остались живы и по-прежнему не выкуплены, направился прямо к нам. Остановившись перед нами, он заговорил, презрительно хмурясь, рассматривая, при этом, наши обносившиеся в процессе путешествия одежды и откровенно замухрыжный вид.
— Ооо, господа, кого я вижу, инквизитора-неудачника и храброго чтеца морских карт! Рывком, сдёрнув со своей косматой головы пиратскую треуголку с обгорелым краем, шаркнув ею перед нами, он отвесил шутовской поклон, продолжая, при этом, насмехаться над нами.
— Какие люди стоят передо мной, и они, по-прежнему, без оружия! Не правда ли? Какая досада! Желторотый цыплёнок, — тут он снова внимательно посмотрел на меня и, увидев грязь на моём лице, смешанную с потом, которую я никак не мог с себя смыть, продолжил.
— Я прошу прощения, желторотым ты уже не являешься, будущий юнга, ты скорее черноротый, нет, грязноротый, нет, сухоротый, коричневоротый, дерьмоворотый, отвратноротый, ты ублюдок, мать твою! — неожиданно для меня, пришёл он в ярость.