Подхожу к серому «лексусу», ныряю в его теплое нутро, обволакивающее меня ароматом мужского одеколона. Хорошо-то как! Благодать. Незаметно растираю окоченевшие пальцы на руках…
— Где ваши перчатки? — интересуется мужчина, присаживаясь за руль.
— Дома забыла, — отвечаю чуть виноватым голосом, как на упрек собственного родителя.
— Хорошо, что голову дома не забыли…
— Вы точно моя преподавательница музыки, — ворчу в тон собеседнику. — Только симпатичнее, — последнее добавляю чуть слышно. Не хватало еще, чтобы Адриан Зельцер это услышал!
Дальше мы едем в тишине, и к моим пальцам на ногах возвращается благодатное тепло. Откидываюсь на спинку кресла и прикрываю глаза… а за веками все та же проекция: мужчина в одном полотенце, с шикарной фигурой.
— Вот ведь напасть! — шепчу в сердцах, перехватывая на себе внимательный взгляд серых глаз. — И с вызовом поясняю: — Я пережила тяжелый психологический стресс — мне простительно разговаривать с самой собой.
Губы мужчины изгибает едва заметная полуулыбка.
— Хотите недвусмысленно намекнуть, что это я был тому причиной? — осведомляется он.
И мне бы смолчать или отделаться ничего не значащей фразой, а я возьми и брякни:
— Я видела вас голым! Это не так-то просто забыть.
Понимаю, что сморозила очередную глупость (рядом с этим мужчиной ощущаю себя извечной дурочкой) и утыкаюсь лицом в ладони. Снова. Опять…
А он улыбается:
— Это был комплимент или оскорбление?
— Сами знаете, что комплимент. — Его улыбка оказывается заразительной, и я тоже невольно улыбаюсь. — Ходите в спортзал? — Он молча кивает. — А я вот совсем не спортивная. И тушуюсь под его чуть насмешливым взглядом. — Следите за дорогой, пожалуйста!
Он улыбается и отводит взгляд на дорогу.
Я замечаю:
— Теперь мне понятно, от кого Алекс унаследовал свою чрезмерную насмешливость.
— Что делать, — отзывается Адриан Зельцер, — гены — коварная штука, Шарлотта! — и продолжает посмеиваться надо мной. — А от кого из родителей вы унаследовали свое ослиное упрямство? Любопытно было бы узнать.
Обижаться на нелестную характеристику вовсе не хочется.
— Сложно сказать: мои родители умерли прежде, чем я сумела это выяснить…
— Кажется, они погибли в горах? — произносит он не без сочувствия. — Алекс что-то рассказывал об этом…
Меня удивляет его осведомленность, и я восклицаю:
— Вы расспрашивали его обо мне?! Зачем?
Он пожимает плечами:
— Должен же я знать, кто носит рождественские носки моего сына!
— О, нет, только не вы тоже! — стону я в мнимом отчаянии. — Двух насмешливых представителей семейства Зельцер мне точно не вынести. Мне больше нравилось, кода вы были донельзя серьезным, и я называла вас Суровое лицо.