Он, между тем, продолжает говорить, и я ощущаю себя оглушенной.
— А ты хорошенькая, знаешь ли, — признается парень с улыбкой, — и бить сковородой первую же хорошенькую девушку, попавшую в наш дом за последнее время, было бы верхом неприличия, — он подмигивает мне. — Извини, если я тебя смущаю, но я, правда, не ожидал, что вместо смазливого личика своего брата увижу сегодня Шарлотту Мейсер (правильно я запомнил?), которая, кажется, совершенно растерянной и перепуганной, не зная, как поступить… Садись для начала.
Алекс пододвигает стул и подталкивает меня к нему. Я сажусь.
— Ты так и будешь молчать или, может, прервешь наконец мой затянувшийся монолог…
Вот я и произношу первое, пришедшее в голову:
— Не думаю, что ты нуждаешься в моем присмотре.
Брат парня моей мечты начинает негромко посмеиваться.
— В этом ты, конечно, права, Шарлотта Мейсер, плакать в одиночестве я не стану, но любому обществу буду рад, особенно такому приятному, как твое.
— Уверен, что мое общество приятно тебе? — интересуюсь не без робости. Все-таки ситуация сложилась престранная: я собиралась присмотреть за ребенком, а тут подросток… инвалид… и я вся такая смущенная. Никогда прежде не общалась с людьми-инвалидами…
— Мне уж точно, можешь поверить, — его улыбка шире дедушкиного шарфа на моих коленях. — А тебе?
Он словно прочитывает мои мысли, и от осознания этого факта делается нестерпимо жарко, я тяну за молнию куртки.
— С радостью с тобой посижу. Не уверена, что найду дорогу до остановки самомтоятельно… У вас здесь настоящий лабиринт.
— У тебя нет машины?
— Нет.
— Тогда тебе по любому придется дождаться Юлиана. Снимай куртку и, — глядит на мои поджатые от холода ноги, — мокрые носки. Я принесу сухие. Включай чайник! — командует уже на ходу. — Он справа от холодильника.
Я даже воспротивиться не успеваю, да и не хочу: ноги действительно очень замерзли; слезаю со стула и топаю искать чайник — кухня по-настоящему большая, примерно с половину дедушкиной квартиры — и наполняю его водой из-под крана…
— Вот и твои носки, думаю, подойдут, — Алекс вкатывается на кухню, протягивая мне пару рождественских носок. Красных-прекрасных… Принимаю их с нерешительностью. — Они чистые, можешь не волноваться! — добавляет при этом, по-своему расценив мою робость. — Я ношу их только в ночь Рождества, чтобы Санта заценил мое старание, — следует хитрое подмигивание, — и не обделил меня подарком.
Невольно поддаюсь его шутливому тону:
— И о чем же таком особенном ты просишь Санту, что ради этого готов подкупать его носками с рождественскими оленями? — усмехаюсь я.