— Шарлотта! — восклицает она. — Как же я рада снова видеть тебя, да еще в такой во всех смыслах приятнейший день, как Рождество. Во истину это настоящий подарок! Представляешь, — продолжает она скороговоркой, — подъезжаю я, значит, к дому брата и внутренне настраиваюсь ко встрече с Франческой: думаю, ну все, берегись, дорогая Аннушка, сейчас начнется веселая канитель с вашими экивоками, а тут — раз! — и Адриан сообщает об отъезде Франчески в Италию. Вот те новость! Я почти готова пуститься в победный танец, но в этот момент замечаю твоего деда: они с Алексом уплетают кокосовое печенье, запивая его огромными стаканами с молоком. И кто это у нас здесь, вопрошаю я, абсолютно заинтригованная. «Йоханн Шуманн, моя прекрасная леди!» — отвечает твой дед, и я влюбляюсь в него мгновенно. А потом Алекс сообщает ошеломляющую новость о вашем с Йоханном переезде, и я думаю: «Уж не из-за вас ли Франческа умотала в свою солнечную Италию?», и эта мысль побуждает меня расцеловать твоего дедушку в обе его морщинистые щеки, а теперь — ты уж не обессудь, дорогая, — я хочу расцеловать и тебя.
И она, действительно, целует оглушенную своим многословием меня в обе щеки. После чего рот ее открывается, чтобы продолжить поток своего неумолчного словоизлияния, но Аксель Харль, мой средиземноморский пират, неожиданно материализуясь рядом с супругой, запечатывает ей рот сладкой ириской.
— Отдохни, дорогая, — отзывается на ее рассерженный взгляд. — Ты оглушила несчастную девушку словно взорвавшаяся граната. Посмотри, она контужена и едва смеет дышать…
Я не могу удержаться от веселой улыбки.
— Ты пока шумку унеши, — шепелявит Анна, борясь с вязнущей на зубах конфетой и грозя своему потешающемуся над ней мужу маленьким кулачком.
И я спешу через холл к лестнице, когда вдруг замираю на месте, заслышав заливистый дедушкин хохот со стороны кухни. Это кажется удивительным: я не слышала, чтобы он по-настоящему веселился, со дня смерти бабушки, а с тех пор минули долгие годы. Тогда еще были живы родители, и жизнь казалась простой и прекрасной. И вот мой дедушка снова смеется… И не просто смеется — заливается хохотом, от которого сотрясаются стены.
Делаю несколько осторожных шагов в сторону кухни и заглядываю вовнутрь…
— Подумаешь, фиалки, вот хлорофитумы — это дело другое! — говорит дед пожилой женщине у кухонного стола, заставленного печеньем. — У меня дома с десяток этих растений, и все пока живы-здоровы… Я посвятил им долгие годы. Так что, Глория, сама посуди…
Так называемая Глория тихо посмеивается, хлопая моего дедушку по колену.