Как чувства могли так внезапно перемениться?
— Так объясни, — попросил мужчина.
Что, если ты обратишься в чудовище?
— Что, если я осмотрю твои раны?
Аддингтон чуть улыбнулся:
— Тебе не стоит тревожиться обо мне: Альвина творит чудеса своими настойками и целебными мазями.
— И все же…
Поднявшись с постели, он чуть оттянул верх белой сорочки: алеющий след, не столь глубокий как на боку, тянулся от уха по самой ключице, пересекая грудь, исчезал под бинтами. Лиззи поднялась и встала вплотную: не глядя Аддингтону в лицо, дабы не утратить решимости, коснулась пальцами раны и провела по ней до самой груди. Она казалась поджившей, зарубцевавшейся…
Как это возможно?
Она присмотрелась поближе, едва ли не носом к ране прижалась — света камина было решительно мало для подобного эксперимента — и Аддингтон замер, втянув воздух сквозь стиснутые зубы.
— Что ты творишь? — осведомился глухим, незнакомым ей голосом.
И Лиззи отозвалась:
— Пытаюсь понять, насколько тебе хорошо? — А сама, не сдержавшись, коснулась его предплечья.
— Уверена, что хочешь это узнать? — осведомился супруг, прикасаясь к ее лицу.
И Лиззи дрогнувшим голосом отозвалась:
— Мне это жизненно необходимо.
Через секунду ей запечатали рот поцелуем, еще пьянящее, головокружительнее первых двух, и Лиззи, утратив представление о реальности, на собственном опыте убедилась, насколько чудесны и воистину благотворны настойки старой колдуньи Раглана.
Ему снова снились тревожные сны… Не те, что обычно донимали его, однако не менее страшные. Если не больше…
Снова и снова что-то хватало его крепкими лапами, удерживало со спины и приманивало волчицу вцепиться в его оголенную шею. Разодрать ее острыми клыками… Оросить землю потоками крови.
И он ничего не мог с этим поделать. Был полностью беззащитен, беспомощен…
Аддингтон распахнул глаза и прислушался к ощущениям: комната, полумрак, все та же снедающая боль, и Лиззи, спящая под боком. Такая тихая… мягкая и… его.
И ничего, вызывающего страх, кроме страха ее потери…
А он только-только впервые по-настоящему счастлив.
И как потерять все это своими признаниями?
Боль, как и прежде, усиленная внутренними терзаниями, дала о себе знать с удвоенной силой… Он застонал, стиснув голову руками, откинул край одеяла и запалил огарок свечи.
Заметил кровь, проступившую сквозь бинты, — должно быть, случившееся ночью, растревожило раны — и улыбнулся воспоминанию.
А еще испугался: вдруг и это ему только привиделось. Вот только добрые сны редко посещали его… Ни одного припомнить не выходило. А значит, все было… с ним и Лиззи… с ними обоими.