В воздухе ощущалось сладковатое зловоние разложения… С каждым дуновением ветерка оно то крепчало, то меньшилось, Лиззи приложила к носу платок.
— Должно быть, какое-то животное сдохло, — заметил слуга. — Прознали про вольные харчи, вот и хаживают к сторожке. — Он раздвинул перекрывавшие дорожку еловые лапы и пропустил хозяйку вперед.
Они ступили на небольшую поляну, словно стенами, укрытую стволами сосен и елей, заметили покосившуюся избушку прямо перед собой: обросшая мхом, заплетенная диким плющом, она сливалась с пологом леса, казалась самим его продолжением.
— Кому она раньше принадлежала? — спросила Элиза.
— Отшельнику, как говаривают: с людьми он не знался, жил себе потихонечку. Охотой да рыбной ловлей себя обеспечивал…
Они как раз подступили к самой сторожке, заметили крынку скисшего молока, яичную скорлупу на ступеньках…
— Все так, как я и сказал, — отметил Томас, указав на это рукою, — скоромные подаяния несуществующему чудовищу. Да кабы оно и существовало, — возвысил он голос, — разве не мясом оно привыкло питаться? К чему тогда яйца с молоком.
И Лиззи вместо ответа потянула на себя дверь.
Та поддалась, но лишь на пол-ярда, однако смрадом пахнуло сильнее прежнего.
— Должно быть, разбухла после дождя, — заметил слуга. — Да и животное явно в самой сторожке и сдохло. Забралось через окно, да выбраться не сумело… — И вопросил: — Может, ну его, мэм, поедем уже? Хозяин тревожиться станет.
Элизабет не хотелось бы признаваться, только в ее наручной сумочке был припрятан крохотный кусочек сыра, который она хотела бы здесь оставить, да не решилась бы сделать это при Томасе, только не при нем.
— Очень хочется посмотреть, — сказала она. — Никогда не видела дома лесного отшельника!
Томас изобразил что-то лицом, но Лиззи не стала в это вдаваться: он волен думать, что хочет. А ей бы только от чудища откупиться… Вдруг, правда, сработает и кончатся ее страхи.
— Да было б на что смотреть, право слово, — проворчал ее спутник, поддевая створку плечом.
Птицы в лесу неожиданно смолкли, словно страшась свершавшегося святотатства, даже трель лесного ручья сделалась тише.
Дверь поддалась, и на обоих посетителей сторожки пахнуло таким ядовитым смрадом, что они даже отпрянули. Не спасал ни платок у носа, ни задержанное на миг дыхание…