Я видел, вы беседовали с Хильдегард, — говорит он мне с грустинкой в голосе, — боюсь, Джессика, мы не просветили вас на ее счет…
Она охотно сделала это за вас, — отзываюсь я на его слова. — Очень «милая» старушка, — добавляю с беззлобной насмешкой, которую собеседник тут же улавливает.
О, Хильдегард всегда была эксцентричной бунтаркой! — посмеивается он. — Не знаю, сказала ли она вам: у нее рак легких, прогнозы врачей неутешительны.
Я так и вижу кольца дыма, пускаемые ее в потолок (почти идеальная имитация Гэндальфа, как подумалось мне тогда)… Вот к чему, догадываюсь я, были разговоры о последней сигаретке!
Да, она сказала об этом, — отвечаю я Михаэлю и хочу добавить было, что его свояченица, похоже, смирилась со своей печальной судьбой, как его окликает группка мужчин, активно обсуждающих политическое положение Германии и проблему эмигрантов в целом. Я слышу это даже отсюда…
Извините, Джессика, — вежливо кивает мне работодатель, — хозяйский долг зовет. Но вы не скучайте… Восхитительно выглядите, кстати, — подмигивает он мне. — С Рождеством! — И наконец оставляет меня одну.
Окидываю взглядом окружающих меня людей и чувствую себя более одинокой, чем когда-либо в жизни. Почти…
За столом я сижу между Паулем и дородной дамой в бархатном платье, цвет которого почти неотличим от цвета лица самой дамы — темно-бордовый и слегка пьянящий одним своим видом.
Она, если я правильно понимаю, двоюродная свояченица брата сестры Михаэля… ой, или я что-то напутала, не уверена… Я не очень сильна во всех этих межсемейных тонкостях.
Попробуйте вот этот крабовый салатик, — тычет она в мою тарелку вилкою, — он очень даже неплох, как по мне.
Я послушно подношу ко рту наколотый кусочек помидора и медленно его пережевываю. Как там говорится: кто долго жует, тот долго живет. Не хочу жить долго без Доминика…
Я так давно была впервые влюблена, что почти забыла, каково это, томиться от любви и не знать, есть ли у вашего чувства будущее. Кусок в горло не лезет… причем буквально.
Ты уверена, что те поцелуи тебе не приснились? — между десятым и одиннадцатым пережевыванием несчастного помидора шепчет мне на ухо Пауль, и я смотрю на него так потерянно и тоскливо, что он с улыбкой откидывается на стуле.
Нет, они мне не приснились, думаю я, смотря на Домника долгим пристальным взглядом, и ты тоже их не забыл, мысленно обращаюсь я к предмету своего наблюдения.
В этот момент по комнате проносится радостный перезвон колокольчика: кто-то поставил такой около каждого гостя, как предмет сервировки, — это Хелена соскакивает со стула и слегка осипшим голосом сообщает: