Ник.
В комнате его нет. Ушел. Ушел, пока я спала… Почему? Так, без паники. Успокойся.
Я одеваюсь со слабо трепещущей внутри надеждой: а вдруг он на кухне готовит кофе… Дуреха, он не пьет кофе! Хватит фантазировать.
Доброе утро, мам! — Ева готовит себе с братом хлопья, гремя тарелками. — Его здесь нет, — добавляет она следом, заметив мой ищущий взгляд. — Ушел минут двадцать назад. Торопился.
Я знаю, что не стоило бы спрашивать дочь о таком, но я должна была это знать…
Каким он тебе показался?
В смысле настроения? — уточняет та многозначительно, но заметив мой хмурый взгляд, отбросывает этот тон: — Серьезным? Задумчивым? Счастливым? Я бы сказала, серьезным, но счастливым. Впрочем, я могу и ошибаться: мы столкнулись лишь на секунду и всю эту долгую-долгую секунду он чувствовал себя абсолютно смущенным и не смотрел мне в глаза. Мам, ну что с тобой?
Это я падаю на стул и закрываю лицо руками. Понимаю, что также далека от определенности, как и вчера вечером до прихода Доминика ко мне. Что значила для него эта ночь? Станет ли он из-за меня менять свою жизнь?
В том, что он любит меня, я не сомневаюсь, я сомневаюсь в его готовности сказать «нет» Ванессе и всей его отлаженной системе ценностей. И я не могу ничего требовать от него, это тот выбор, который он должен был сделать сам… И судя по его бегству (как еще это назвать?) свое решение он еще не принял.
В любом случае я ни о чем не жалею…
Все хорошо, милая, — пытаюсь улыбнуться я. — Ты уже разбудила брата?
Мам, — Ева смотрит на меня с искренним беспокойством в карих глазах, — Ник вернется? Он ведь любит тебя, так? Он должен вернуться. Разве вы вчера не разобрались во всем?
Я сжимаю ее теплую ладонь. Такая большая маленькая девочка… И никому-то я не могу довериться, кроме тебя. Даже Хелене ничего не расскажешь по вполне понятным причинам.
«Дорогая подруга, эту ночь я провела с твоим сыном, и это было лучшим, что случалось со мной за последнее время, я вновь почувствовала себя живой и любимой. Но утром он просто ушел… Как думаешь, он еще вернется? Если нет, то не милосерднее ли пристрелить меня, словно бешеную собаку?! Я хочу его, Хелена, я так хочу всего, что с ним связано. Я хочу твоего сына и не знаю, как переживу такую потерю вновь.»
Вот что я бы могла сказать Хелене, но признаться своей дочери, что я мысленно задыхаюсь от возможной разлуки с мужчиной, который стал вдруг всем для меня, — это почти физически невозможно. Она не поймет да и не должна.
Дай ему время, Ева, — говорю я просто. — Иногда людям нужно время, чтобы во всем разобраться. Один разговор ничего не решает!