Нет. Нет и еще раз нет. Зачем, Ник?!
Не знаю, что сообщает ему моя вымученная полуулыбка-полугримаса, только он вдруг кидается ко мне и сжимает мои плечи в таком безумном полуобъятии и все это с таким неподдельным чувством, что мне становится по-настоящему страшно. Нет, самого мальчика я не боюсь, даже в своем стремительном порыве он нежен со мной, его пальцы не причиняют боли, но я вдруг понимаю, что сама буду вынуждена причинить ему боль, вот это и пугает сильнее всего.
Почему ты молчишь? — взмаливается Ник, встряхивая меня, словно пальму, с которой следует стрясти пару кокосов — кокосами, похоже, должны быть, мои эмоции, которых он пока никак не может понять. — Ты не можешь не знать, что с ума меня сводишь… Я только о тебе и думаю эти проклятые два месяца. Скажи же хоть что-нибудь… — это почти мольба, и я, кое-как протолкнув грохочущее сердце туда, где ему самое место, то есть назад в грудную клетку, наконец произношу:
Ник… — Он слегка расслабляет руки, сжимаюшие мои плечи, и смотрит этими своими большими голубыми глазами, которые я впервые вижу так близко, с такой надеждой в каждом из их тысячи мелких крупиночек вдоль зрачка, что мне хочется закричать, завопить, изойти криком, осыпавшись к его ногам серым пеплом. Лишь бы не видеть этого вновь… — Я не люблю тебя. Не так, как ты этого хочешь…
Заставляю себя смотреть прямо, чтобы донести эту горькую истину враз, не оставляя и тени сомнения в сердце этого мальчика, доверившегося мне сейчас.
Ты дорог мне, как друг, как интересный собеседник, как сын моей лучшей подруги, просто как хороший человек, но не более. Прости меня, пожалуйста.
И мы стоим друг напротив друга, как два дуэлянта, а наши глаза — наше оружие.
Нет! — наконец произносит он твердо, разрывая наш зрительный и телесный контакты и отскакивая в сторону так стремительно, словно я всадила пулю ему в самое сердце. Прямо в упор. — Это неправда.
Правда, — теперь уже я подхожу к Доминику и кладу свои ладони на его горячие, покрытые легкой щетиной щеки, заставляя смотреть в свои глаза. — Это правда, Ник, и я не стала бы тебе лгать. Зачем, скажи мне, пожалуйста? Разве я вообще давала тебе повод думать, что влюблена в тебя? Да, ты красив, и я говорила об этом, но разве ты сам не знаешь, каков ты и как действуешь на людей… Прости, если ввела тебя в заблуждение, ничего такого я не планировала… и мне, если быть честной — теперь я это понимаю — вообще не стоило ничего подобного говорить.
Ладони Доминика медленно ложатся поверх моих рук на его щеках и он трется этой щекой о мою левую руку, ту самую, на которой обручальное кольцо. Его глаза прикрыты, и весь он кажется таким ранимым, юным, беспомощным в этом своем неожиданном душевном волнении, что от жалости у меня даже сердце щимит. Навряд ли ему могут понравиться эти мои чувства — он жаждет других…