Мне тридцать три года, — говорю ему торопливо, — подумай сам, между нами десять лет разницы, — и уже спокойнее добавляю: — Но даже если бы не разница в возрасте, Ник, есть ведь еще мой муж, наши c ним дети… и твоя мама…
Все это не имело бы для меня никакого значения, если бы ты только любила меня! — с горячностью отзывается Доминик.
Но я не люблю…
Даже самую малость?.. — уточняет он тихим голосом.
Мне с трудом удается выдержать этот его умоляющий взгляд.
Ник, неужели ты хотел бы, чтобы я бросила все это ради… Не знаю. Ради минутного увлечения… влюбленности, которая скоро пройдет? Подумай сам, насколько нелепо это звучит! Стоит только уехать и тебе станет легче, поверь мне! — говорю я ему вместо ответа на его вопрос и на секунду мне кажется, что буря прошла, я спасена — ура, но, нет, Ник вдруг весь напрягается, словно натянутая струна, так что я ощущаю это его волнение всем своим телом и произносит:
Значит, поверить тебе!? — Он с такой силой отбросывает мои руки, что я едва не отлетаю к ближайшему дереву. В этом злом, неистовом Нике я с трудом узнаю привычного мне парня с извечной улыбкой. — Значит ты готова уверить меня, что мое чувство это лишь пшик, секундная влюбленность и «нелепость», так? Ты готова поклясться, что это ничего не значащая блажь, — и в глазах — бездна презрительного осуждения. — Себя-то я вижу ты уже убедила, может, получится провернуть этот трюк и на мне, Джессика. Что ж, дерзай, попробуй…
Он произносит мое имя по слогам и с такой интонацией, словно из каждого его звука сочится черная, бесконечная скорбь.
Ник, мне тридцать три года?! — повторяю я с напором, как если бы он не понял этого ранее.
Мне все равно, сколько тебе лет! — восклицает он запальчиво. — Я люблю тебя.
Я смотрю на него с тоскою во взгляде.
Ник, мы все однажды были влюблены в кого-то намного старше себя, это обычный процесс взросления, прими это и живи дальше, — менторским тоном говорю я ему. — И я даже благодарна тебе за твое чувство, оно лестно для меня, но не более того… Прости меня, если можешь. — Мне хочется подойти и обнять его, утешить, сказать, что все этой пройдет, что это лишь сейчас кажется катастрофой всемирного масштаба, что однажды он вспомнит об этом моменте с улыбкой, как о нелепой шутке, сказанной невпопад.
Ты никогда не воспринимала меня всерьез, ведь так? — интересуется он спокойным голосом, продолжая сверлить меня взглядом. — Красивый мальчик, повеса и балагур… Ты решила, что знаешь меня и навесила ярлыки, как делаешь это и сейчас… Но на самом деле, ты ничего обо мне не знаешь, Джессика! И чувств моих ты не знаешь тоже! Поэтому не говори мне, что для меня лучше, — он заводит руки за голову и вцепляется пальцами в свои волосы. — Я уеду, потому что ты этого хочешь, потому что для тебя так будет лучше… не для меня, заметь, ведь я-то точно знаю, что чувствую к тебе и расстояние этого не изменит. Уверен.