Он уходил от океана и не делал больше попыток телепортировать себя куда-нибудь еще. Любую способность нужно использовать с умом, а на что он еще был теперь способен, знало лишь его подсознание, которому он не то чтобы не доверял, но относился с опаской, привыкнув за сорок лет жизни поступать разумно и обдуманно.
Через полчаса он устал вытягивать ноги из песка при каждом шаге. Он опустился на песок, принявший его, как мягкая и удобная перина, нагретая специально для спокойного и теплого сна. Ему было хорошо, но спать он не собирался. Теплота и тишина, однако, засасывали, песок здесь не был так горяч и почему-то, пересыпаясь под пальцами, не оставлял песчинок. Будто сухая жидкость, — подумал он отстраненно. Он набрал песок в пригоршню и услышал тихий стон — или ему показалось? Песок стек между пальцев, оставив ощущение чего-то мягкого и пушистого.
Он лежал, смотрел вверх, на звезды, и ему казалось, что он начал понимать эту планету. Он не удивился — знал, что так и должно быть, знал даже — почему так быть должно. Йосеф сказал бы просто: ему открылись духовные миры. Творец наградил его знанием, потому что пришел срок.
Но он всегда считал себя материалистом и логиком, духовный мир был для него материален не менее, чем мир пирамид и электростанций. Если нечто существует, оно материально. Оно обладает массой, энергией, импульсом, и если сегодня представляется непознаваемым и нематериальным, то в свое время (через сто лет? тысячу? миллион?) возникнет потребность и будет найден способ… Разве духовная сущность Торы не стала в конце концов основой вполне и сугубо материалистического обоснования генетического смысла ее знаков?
Нужно будет поспорить об этом с Йосефом, — подумал он. Мысль о том, что Йосефа еще предстояло найти, эмоций не вызвала.
Он подумал, что нужно встать и идти дальше, к огонькам, но еще глубже зарылся в песок. Барханчики шевелились у его лица, а когда в песок погрузились уши, он почему-то стал лучше слышать — и услышал множество голосов, среди которых выделялся голос матери, монотонно повторявший: «Ты пришел, ты пришел»… Этот голос он не мог спутать ни с каким иным, у матери был удивительный тембр, бархатно-оранжевый, раскалывавший любую мысль, чтобы проникнуть в нее и сделать своей, а потом вернуть обратно и тем самым убедить. «Ты пришел»…
Он открыл рот, чтобы ответить, потому что подсознание подсказало ему слова, и песок просочился между губ, обволакивая десна подобно детской зубной пасте — такой же сладковатый и рыхло-тянучий. Пошевелив языком и распробовав песчинки на вкус, он решил, что их можно есть, и начал глотать, а потом понял, что в этом нет необходимости. Необходимости не было ни в чем, и эта мысль его успокоила.