После отсидки Клубоцкая нигде не работала, но деньги у нее водились (небось, не только партнеру по бизнесу что-то к рукам прилипло) и высокие цены, установленные Ростиславом Германовичем, ее не пугали. Главное, что ей нравились клиника и лечащий врач Антипов. Кирилл не считал себя лечащим врачом Клубоцкой, потому что ею больше занимались невропатолог и эндокринолог, но сама она решила так и являлась к Кириллу в каждое посещение клиники. Даже если кровь на анализ придет сдавать, то все равно заглянет, пожалуется на то, что сегодня ей особенно плохо, попросит измерить давление и уйдет довольная. Главное, не позволять ей ударяться в воспоминания — заведется, как минимум, на час.
В последний свой визит Клубоцкая застала Кирилла на выходе из кабинета. Увидев ее кислую физиономию, Кирилл мысленно чертыхнулся — принесла же нелегкая так невовремя! Он собрался уйти на четверть часа раньше (при отсутствии пациентов такое дозволялось) для того, чтобы встретить на вокзале родителей, пожелавших провести предстоящие выходные в столице. Разумеется, родители преспокойно доехали бы до гостиницы на такси, но нужно было проявить заботу и уважение. Мать и без того уже несколько раз говорила, словно бы в шутку, что женатый сын совсем их забыл. Опять же, правила хорошего тона требовали пригласить родителей к себе. Они все равно поедут в гостиницу, но предложить надо обязательно. Короче говоря, следовало «соблюсти политес». И Боже упаси опоздать! В момент прибытия поезда нужно стоять на перроне, желательно — с букетом маминых любимых белых роз.
— Вы уходите, Кирилл Мартынович?! — голосом, преисполненным отчаяния, спросила Клубоцкая. — Ах, я так к вам спешила! Но эти проклятые пробки… Я только на минуточку!
«Знаю я твою минуточку, — тоскливо подумал Кирилл. — Хорошо бы в двадцать минут уложиться».
Небольшой запас времени у него, предусмотрительного человека, имелся. В крайнем случае можно будет обойтись без цветов. Лучше совсем ничего, нежели купленный впопыхах букет — мать любила совершенство во всем.
— То, что вы назначили, Кирилл Мартынович, мне совсем не пошло, — объявила Клубоцкая, картинно упав (именно, что упав, а не сев) на стул. — Он эгалотрила меня тошнит, а пардогол вызывает беспокойство. Я сначала перестала принимать его на ночь, потому что после него до утра заснуть не могла, а потом вообще от него отказалась. И вчера снова грудь заложило — полчаса ни вдохнуть, ни выдохнуть не могла.
Если начать объяснять, что эгалотрил не может вызывать тошноты, а пардогол — беспокойства, то дискуссия рискует затянуться надолго. Клубоцкая была не из тех, кто легко сдает свои позиции. Она искренне верила в то, что обладает «исключительно уникальным организмом», на который лекарственные препараты действуют особым образом. От подобного заблуждения может избавить только психиатр, да и то не сразу. И «грудь заложило» — это тоже психическое. Полчаса ни вдохнуть, ни выдохнуть не могла? Не ври — без воздуха умерла бы уже на третьей минуте. У Клубоцкой часто «закладывало грудь» или «перехватывало дыхание», но Кирилл этим жалобам большого значения не придавал. У ипохондрических истеричек такое часто бывает, стоит только чуть понервничать.